Я позволил себе в предыдущей части, возможно, несколько излишне, поморочить вам голову школьной историей с географией, но вынудила меня необходимость, поскольку именно со стороны этих же всегда не очень приятных предметов пришла к Али ибн Абу Талибу и вторая неприятность.
И вновь придется сделать по возможности предельно краткое отступление в ту же сторону. Сирийская пустыня в подбрюшье Междуречья вместе с частью полосы городов, связанных вполне приличных по тем временам дорог слева (напомню для рассеянных, что все стороны указываю для стоящих лицом к карте), и в разные исторические периоды с клином, заходящим в верхнюю Месопотамию, представляют собой некое образование, чаще всего называемое Сирией (простите меня, что я не лезу во всё эти дебри с Аш-Шамом, Левантом и прочими подобными премудростями, о крайней условности используемой мною топонимии сказано достаточно).
Мы с легкостью опустим первые семь-восемь тысяч (ещё раз обращаю ваше внимание, что не сотен) лет существования неких, вроде, цивилизаций в этих местах и упомянем только, что когда самый великий из Александров гонялся за Дарием, то он попутно и мимоходом захватил Финикию, то есть почти всё побережье с портами ещё левее описанной нами череды городов, а его знаменитый и авторитетнейший, соратник ещё Филиппа, полководец Перменион , пока даже не подозревая о горестном финале своей блистательной карьеры, тоже без каких-то особых стратегических задач, а, прямо скажем, с целью примитивного грабежа, но взял Дамаск. Было это, как всем прекрасно известно, более чем за триста лет до рождества Христова.
С тех пор Сирия стала сначала частью Македонского царства, потом умудрилась в хитросплетениях свой нелёгкой, но крайне увлекательной судьбы побывать ещё под разными эмоциональными правителями, даже частью Великой Армении Тиграна Арташесовича пришлось потерпеть, а с начала нашей уже эры стала в разных видах провинцией сначала Римской, потом, естественно, Византийской империи.
Ради приличия остается лишь упомянуть, что на интересующий нас момент там много кто жил, но в основном всё-таки арамеи, отличные ребята, довольно близкие родственники евреев, славные тем, что их язык оказал на мировую культуру много большее влияние, чем они сами. А потом арамеи жить перестали. Практически вообще.
И всегда, несмотря на менявшийся официальный статус, одной из драгоценнейших жемчужин в этой короне считался и оставался находящийся в центре очень удобного во всех отношениях оазиса город Дамаск, первые стены которого, по слухам, были построены сразу же после всемирного потопа. Короче, сладкие, славные и по тем временам более чем комфортные места. Чрезвычайно привлекательные во всех отношениях для всё ещё полукочевых и по международным тогдашним меркам не сильно богатых даже в своей верхушке арабов-мусульман. Так что, ну, может, и не реально пока ещё завоевывать, но прощупывать на данный предмет Сирию и проводить некое подобие разведки боем начал ещё Мухаммед.
Который раз вынужден неизбежно оговариваться, что не пишу подобие популярного изложения мусульманской энциклопедии, у меня свои, сугубо узкие прикладные задачи. К тому же, современный, постоянно усовершенствующийся, инструментарий интернета позволяет мне со спокойной душой и совестью отсылать читателя к самостоятельной работе по получению интересующей его дополнительной информации. Однако всё же, согласен, следует учитывать естественную слабость натуры человеческой, действительно, нам часто много любопытнее обобщенных сведений и рассуждений отдельные конкретные яркие исторические личности, костюм и маску которых мы можем прикинуть на себя, для удовлетворения самых потаенных и, на мой взгляд, зачастую не столь уж и постыдных комплексов.
Так вот, седьмой век в этих местах, круги которого расходились из Мекки и Медины, как любые переломные и судьбоносные для цивилизации периоды, породил множество истинных героев в исконном понимании этого слова как доблестных мужей и предводителей. К тому же почти все они («почти» пишу лишь от обычной своей предельной осторожности и стремлению к точности потому, что далеко не обо всех дошла достаточно полная и объективная информация) были интереснейшими и неординарными людьми отнюдь не только в делах военных, религиозных или государственных, даже когда последние начали выкристаллизоваться в нечто почти самостоятельное.
Но даже среди всего этого множества замечательных персонажей некоторые выделялись особенно и в первых рядах там, несомненно, такие фигуры, как Халид ибн аль-Валид, Амр ибн аль-Ас и Муавия ибн Абу Суфьян.
Первый был действительно одним из самых блистательных полководцев, причем, мне представляется, не только своего времени и региона. Про него традиционно говорят, что он единственный за сорок с лишним битв (иногда даже называют точную цифру 43) ни разу не оказался побежден, что, скорее всего, не совсем так, но без всяких преувеличений и украшательств Халид военачальником являлся исключительных таланта и эффективности.
Второй, Амр, на мой взгляд более походил на эдакого арабского Одиссея, что, впрочем, как и греческому авантюристу-путешественнику, не помешало ему отличиться успехами чисто боевыми, например, именно он в конце тридцатых-начале сороковых, даже можно сказать, по собственной инициативе, почти вопреки если не воле, то явным и серьезным опасениям Умара, завоевал для халифата Египет. И, кстати, Александрийской библиотеки не сжигал, это полная клевета, хоть и распространяемая, как иногда бывает, из самых лучших побуждений.
Так вот оба этих товарища, как, вполне возможно, хотя тут у меня уверенность меньшая, и третий, Муавия, будущий основатель династии Омейядов, о котором мы чуть подробнее будем отдельно говорить ниже, первые свои попытки, внешне и формально не слишком удачные, пощупать Византию за её сирийское вымя предпринимали ещё при самом Мухаммеде.
Но серьезное предприятие началось уже, конечно, при Абу Бакре. И то ли в последние дни жизни первого халифа, то ли в первые правления уже Умара (ну, хреново у нас с хронологией, что я могу поделать, и данный случай ещё далеко не самый расплывчатый и сложный) четыре отряда не отряда, армии не армии, но типа того, две из которых как раз под командованием Халида и Амра, а двумя остальными руководили Абу Убайда и Язид ибн Абу Суфьян (не менее крупные и интересные люди, о которых я по много раз с извинениями указанным мною причинам не имею возможности говорить основательнее), захватили древний Дамаск.
Думаю, здесь следует заметить, что подавляющее большинство историй подобного рода очень похожи на крупные авиакатастрофы. Когда начинаешь пытаться распутать клубок и вытянуть нить в поисках причинно-следственных связей, то довольно быстро убеждаешься, что не только не существует единого решающего фактора или хотя бы четкого и ограниченного круга таких факторов, а и вовсе количество совпадений кажется совершенно невероятным, при этом в реальности всё совпадает и случается, и относительно регулярно. Если бы Мухаммед родился лет на пятьдесят раньше, если хотя бы начал пророчествовать в свои двадцать, а не сорок, если бы византийцы с персами не утомили друг друга к тому времени взаимными вооруженными дрязгами так сильно, если бы не чума, не личное, кстати, впоследствии с некоторым сожалением халифом признаваемое, излишнее недоверие Умара к Халиду и не помощь ангелов в битве при Бадре…
Но всё сложилось как сложилось, и дело тут не в глупой пошлости про отсутствие сослагательного наклонения у истории, я сто раз повторял, что как раз сослагательность и является для меня самой важной и интересной, просто мы сейчас о другом и только, как договаривались, фиксируем возможное. Несмотря на то, что формальным главнокомандующим, типа, экспедиционного корпуса был Абу Убайда, по всем и моральным, и практическим правам и параметрам наместником халифата в Дамаске должен оказаться Халид ибн аль-Валид. Однако его очень некрасивым способом Умар отзывает в Медину, а назначает Язида ибн Абу Суфьяна.
Затем продолжается увлекательнейшая, но не сильно сейчас нас интересующая эпопея окончательного завоевания мусульманами Сирии с окрестностями, под финал которой подходит очередная волна уже упоминавшейся чумы, сначала, как я понимаю, от эпидемии умирает старина Абу Убайда, ещё участник той самой первой стрелки на главную тему, когда выбирали Абу Бакра, затем Язид, и к году примерно сороковому в некоторой степени (только в некоторой) случайно и полуавтоматически к руководству регионом в Дамаске приходит младший брат последнего, несмотря на все свои великие достоинства и таланты всё-таки до тех пор находившийся несколько в тени Муавия ибн Абу Суфьян.
Он был примерно ровесником Али, ну, может, на год-другой моложе. Папа же его, соответственно, Абу Суфьян изначально был одним из самых рьяных противников и гонителей Мухаммеда, именно он в двадцать пятом командовал мекканцами в битве при Ухуде, той самой, единственной проигранной им мединцами. И о степени взаимной симпатии свидетельствует не уверен, что сильно правдивая, однако достаточно характерная и представляющаяся мне очаровательной легенда, будто мадам Абу Суфьян, мама Муавии Хинд бинт Утба, в том сражении вырезала и съела печень Хамзы ибн Абд аль-Мутталиба, дяди пророка.
Но все эти страсти не помешали всему семейству ещё лет через пять правильно оценить складывающуюся политическую ситуации и баланс сил, после чего поучаствовать в сдаче Мекки на милость Мухаммеда, стать самыми что ни на есть праведными мусульманами и многими последующими десятилетиями (папа Абу Суфьян умудрился более чем благополучно дожить до пятьдесят второго и умер уже при Усмане в возрасте лет девяноста с лишним) в первых рядах бороться за священное дело халифата.
Однако это всё так, больше лирика, а для нас важно то, что Муавия, человек чрезвычайно деятельный и богатый самыми разнообразными талантами, частично благодаря им, а слегка и удачному для него стечению обстоятельств, сумел преодолеть легкий оттенок не самых больших изначальных (!) заслуг своей семьи перед пророком, всё-таки, будем объективными, несколько тормозящим и карьеру, и реализацию идей, и сел наместником в очень лакомом регионе. А плюс ко всему, о чем уже говорилось, и чисто практически в весьма комфортном, даже роскошном Дамаске.
И это оказалось очень удачным сочетанием. Город и градоначальник идеально подошли друг другу. Что не так естественно, как кажется на первый взгляд. Для того, чтобы лучше понять и оценить ситуацию, стоит, как ни странно, посмотреть даже не на Мекку с Мединой, а на довольно далеко от этих мест расположенный, будущий столичный Каир. Вернее, на его прародительницу Эль-Фустат, военную базу, заложенную арабами для дальнейшего завоевания Египта ещё в тридцатых. То есть, посмотреть сейчас реально мы, конечно, сейчас уже ни на что толком не сможем, но по достаточному количеству косвенных следов и признаков вообразить вполне не сложно.
Это такой восточный шалман полукочевников, не имевших никаких градостроительных традиций, и в то время ещё без особых признаков, что таковые традиции скоро появятся. Да, видимо, в начале сороковых даже какую-то мечеть построили (только не путать с мечетью Амра, довольно стильным и изящным сооружением, стоящим сейчас на этом месте, та мечеть была примитивным сараем, сложенным из всякой дряни), но вокруг всё равно исключительно жалкие лачуги в хаотичном беспорядке и убогость исключительная.
Или, а хоть бы и по поводу той же Медины. Если помните, в истории «осады Усмана» постоянно речь шла о его дворце. Хоть приблизительного правдоподобного описания здания даже в специальной литературе мне тоже найти не удалось, но давайте рассуждать логически. Дом, видимо, действительно был немаленький, поскольку неоднократно называется число находящихся там вместе с халифом людей, и речь идет примерно о сотне. Но, с другой стороны, когда потребовалось залезть во двор, то договорились с хозяином соседнего участка и перелезли через забор от него. Думаю, эта милая подробность достаточно говорит, что это был за «дворец». Возможно ли представить себе что-либо подобное в Дамаске?
Нет, господа, шутите, там, не говоря уже о многотысячелетней предыдущей культуре, веков минимум пять, а если серьёзно, то и поболе, римского опыта удобной и великолепно организованной городской жизни со всеми соответствующими прибамбасами.
И, говорят, когда во второй половине своего правления сам Умар заехал к Муавии то ли в гости, то ли с инспекцией, посмотрев, как тот живет, слегка прибалдел. Твой, говорит, дворец? Тот скромно так подтверждает, ну, мой, извините, чем богаты… Тут халиф, не до конца ещё отошедший от первоначальной простоты и некоторой даже аскетичности пророкового мусульманского социализма, сильно обиделся и начал с нехорошей интонацией выговаривать наместнику, мол, а как же ты, любезный, роскошествуя в таких условиях, можешь что-то знать о нуждах и чаяниях простых бедных людей, главном оплоте веры нашей и государственности…
На что получил не лишенный одновременно и логики, и иерархический смиренности ответ, типа, живем-то на не совсем исконной родной территории, в кольце врагов и под взорами вражеских лазутчиков, должны же они видеть мощь и блеск нашей власти, однако, если халиф прикажет, то снесем всё немедленно к чертовой матери или ещё каким образом поступим, согласно предписанию вышестоящего начальства.
Умар тут чуть было и действительно лишнего ни наприказывал, но по счастью рядом оказался премудрый и хитроумный Абдуррахман ибн Ауф, тот самый, что впоследствии с невероятной легкостью умудрился развести Али при выборах Усмана. Он отвел халифа в сторону и принялся объяснять, как, с одной стороны, то, что строит и вообще делает во благо Дамаска Муавия, прекрасно чисто эстетически и вправду работает на репутацию халифата, а с другой, сколь полезна эта деятельность с практической и, особенно, экономической точки зрения для ислама вообще и государственного бюджета в частности.
Не знаю уж, какой там из аргументов повлиял больше, да и ради объективности следует отметить, что Муавия реально не крысятничал и на общий котел отстёгивал по полной, короче, тот раз пронесло. И до самого конца правления Умара удалось продержаться даже без особых проблем.
Ну, а уж когда к власти пришел Усман, и вовсе по их меркам близкий родственник Муавии, во всяком случае, чтобы совсем не туманить читателям голову всеми ихними семейными заморочками, они оба принадлежали к одному мекканскому клану Омейядов, да ещё и через детей дополнительно пересеклись, то жизнь сирийского наместника и вовсе окончательно наладилась по самому большому счету без малейших тучек на горизонте, а даже совсем наоборот, с безоблачными и многообещающими перспективами.
И только не надо думать, что какой-то ожиревший чиновник просто почивал на коррупционной государственной должности. Муавия натворил много чего полезного и для Дамаска, и для Сирии, и для всего халифата, он был очень даже деятелен и предприимчив. Всего лишь один пример. Постоянно вынужденный для как бы защиты управляемой территории вступать в вооруженные разборки с Византией, наместник довольно быстро пришел к выводу, что с позиции чистой логистики его слабое место в отсутствии флота, который у римлян как раз имелся и весьма неплохой. Потому начал с этой идеей морочить голову ещё Умару, но тот на уговоры не поддавался, искренне считая, что нечего благородным всадникам Аллаха лезть в какие-то сомнительные морские авантюры.
В принципе, и Усман был того же мнения, однако его Муавии получилось уболтать, хоть и с условием, что заставлять правоверных сражаться на воде наместник не станет, а найдет какой-нибудь другой, не столь раздражающий более привычных к пустыням арабских воинов способ. Уж не очень понятно, чего там особо принципиально новое в этом смысле Муавия придумал, история умалчивает (скорее всего, по обычаю всех времен и народов для подобных ситуаций просто бюрократически замылил тему), но флот построил, Кипр хапнул, а в пятьдесят первом уже разгромил византийцев в своем первом морском сражении. И снова дополнительные доходы, и опять халифату прибыль, и вся Сирия хорошеет, но, прежде всего, Дамаск в цвету и наместник в полном порядке. Красота, кто понимает!..
Он был хорошим мусульманином. Ну, ладно, кто я, собственно, такой чтобы авторитетно судить о столь высоких, тонких и недостаточно духовно близких мне материях. Однако, тогда скажем так, осторожнее, не хуже многих иных прочих был он мусульманином. Но определенная слабость к растлевающим западным ценностям, несомненно, имелась, особенно в плане материальном и имеющем отношение что к быту, что к эстетике, что к эстетике быта. Не за горами уже и двадцатилетие на должности.
И тут приходит известие, что в этой их как бы столице, а на самом деле по сравнению с Дамаском далекой скромной деревеньке убили родного и вообще чрезвычайно во всех отношениях удобного Усмана, а на его месте оказался Али ибн Абу Талиб. Великий человек, кто бы спорил, «лев Аллаха», «кровь Пророка» и всё такое прочее. Четверть века ждал. Вот и вспомнит сейчас про свою кровь, мало может никому не показаться. Уже поговаривают о сразу же начавшихся серьезных административных реформах и кадровых перестановках.
Идея приходит сразу, вместе с подкатывающим к горлу ощущением не до конца ещё сформулированной, однако вполне явной опасности. Но Муавия выжидает. Образ жизни давно отучил от рискованной поспешности. Но и страх потери не дает возможности особо расслабляться. В раздумьях проходит июль и почти весь август и только тогда, когда подтверждается и перепроверяется информация, что Аиша с компанией начали нешуточную бузу, Муавия решается окончательно, идет «ва-банк», выставляет в мечети окровавленную одежду убиенного Усмана (отдельная история, где он её взял, всё-таки традиция «распятых мальчиков» издревле была везде столь идеально отработана, что диву иногда даешься) и объявляет, что не признает Али халифом.
Некоторые полагают, что с этого момента и началась первая фитна. Сомневаюсь. Огненный скакун четвертого праведного халифа всё ещё неудержимо летел над великой империей ислама с эскортом боевых ангелов Бадры, хотя силуэт первого имама уже и начинал почти неуловимо проступать на волнах раскаленного аравийского воздуха…
(Продолжение следует)