Чё-то последние дни совсем достали. Кого не послушаешь, от самых патриотичных козлов до лучших либеральных баранов, одна тема. Менять Савченко, или нет? А если менять, то на кого? И кому? И зачем?

Лично я не знаю.

Во-первых, я вообще не очень понимаю, как можно свободных людей менять на что-то или кого-то, а рабство не признаю.

Во-вторых, считаю, что носки можно менять только на сахар. Тень и генетический код Гражданской не отпускают.

А от третьего до сотого и далее до бесконечности слишком ненавижу всех, балаболящих на эту тему, чтобы рассуждать трезво. Но косвенно по теме несколько слов сказать могу и даже хочу.

Через одного наши государственники, говоря о Савченко, не удерживаются от фразы: «Преступник должен сидеть в тюрьме».

Хотя эти слова в романе, по которому снят абсолютно не понятый ими фильм, говорит тот, кто для авторов является полным воплощением самого страшного в советской власти, и даже более широко, во всем мире, я в данной части вынужден с Жигловым согласиться. Вопрос лишь в том, кто определяет - преступник или нет.

По мне, так сидеть в тюрьме должна большая часть населения моей страны. Хотя она и меньшая по отношению к тем, кто достоин расстрела. (Надеюсь, постоянные мои читатели сделают поправку на мое в принципе неприятие смертной казни).

А, возвращаясь конкретно к Савченко, то я ещё и дополнительно не могу позволить себе высказываться по этому поводу, имею в виду отношение к её «обмену», если кто забыл, потому, что слишком уважаю Надежду Викторовну, чтобы что-то решать за неё, вернее, даже прилагать варианты такого решения. Сама всё скажет, что сочтет нужным. На этом точка.

Я же сейчас хотел совсем про другое. Почему-то нынче именно бабы, типа Пусек или Савченко (надеюсь, понимаете, что не сравниваю), педерасты, которые идут с плакатами на десантников в их праздник, типа Кирилла Калугина, и истинные художники, типа Петра Павленского, оказываются истинными… Хотел написать «мужиками», но понял, что сейчас это уже прозвучит оскорблением. Нет, «мужики» –это унылое дерьмо. А названные мною люди – это истинные воины света. Честь вам и хвала. Хотя немного и жалко, что столь подавляющее большинство представителей моего пола и уровня креативности превратилось в столь отвратительную мразь.

А в стальную шеренгу защитников последней линии фронта между Фессалией и Локридой встали те, кто природой, культурой и историей, казалось, менее всего к подобному предназначен и приспособлен. Впрочем…

«Но если все-таки допустить, со всеми мыслимыми оговорками, осознанное желание Жаннеты из Домреми победить в священной войне и освободить любимую страну от иноземных захватчиков, — чтó может кричать, идя в атаку, невнятное средневековое существо? «Вперед, за Францию!», «За родину!», «За короля!», ну, в конце концов, — «Во имя Господа!».

Но леденящим апрельским утром, не собираясь оглядываться, никуда не спеша, но и не медля более мига, привстала слегка в стременах Орлеанская Дева. И, кинув вверх руку с уже однажды спасшим Европу мечом, вывела по застывшему вдруг небу безукоризненным стальным альтом: «Все, кто любит меня, — за мной!»

Не за королевским знаменем, не за священными католическими хоругвями. «Чтобы окрасить и обеспечить материалы для большого знамени и маленького для Девы — 25 турских ливров», — выписал счет скрупулезный Рагуйе. За личным штандартом Девы вслед кинулись капитаны и графы, наемники и ветераны, богохульники и мародеры, будущие маршалы и легендарные преступники, Дюнуа и Буссак, де Рец и Ла Ир, вся эта смертельно уставшая и давно потерявшая веру свора арманьякских бандитов. Да, на маленьком знамени был и Господь, и ангел, и облако, и лилия. Но знамя было ее. Личное. Строго говоря, ни по каким законам, ни по каким традициям правом на него она не обладала.

Собственно, за это ее потом и убили. Конечно, ничего не поняли, но шкурой ощутили, до самой мерзкой и жуткой предутренней дрожи ощутили каждой клеткой своей провонявшей под рясами, доспехами и камзолами шкуры: вот она где самая большая опасность — «меня» и «за мной»! Потому, засуетившись в ужасе, не рискнули зарезать обыденно, как вражеского солдата, прилюдно повесить, как партизанку, или просто удавить втихую, как досадную помеху. Нет — ведьма и костер. Строгое и подробное расследование. Громкий суд. Все многословно, тщательно и предельно лживо. Как и последовавшая реабилитация. Чтобы ни в коем случае даже самим себе не дать понять, за что убивали и за что потом объявляли святой. Но было поздно и бесполезно. Оказалось, что любые флаги можно опозорить и кинуть к ногам победителя. Маленькое знамя — нельзя.

Скорее всего, ничего этого на самом деле не было. Так, не очень оригинальная, не самая добрая и даже не совсем бескорыстная сказочка. Рекламная поделка, рутинная работа тогдашних политтехнологов. Кстати, весьма подробно разработанная и аккуратно выполненная спецоперация. Я даже подозреваю, хотя «подозреваю» — исключительно из корректности, на самом деле я-то практически уверен, кем разработанная и под чьим чутким руководством проведенная. Был один. Специалист. А уж что там и вправду кричала блаженная дурочка в кровавой свалке перед Турелью, где требовалось, прежде всего, забрасывать ров вязанками хвороста и трупами и тащить лестницы к стенам, а не гарцевать на боевом коне в белоснежных латах… Последняя из загадок — почему это ровным счетом ничего не меняет?

У меня нет веры святой Иоанны. И другой нет. Не пишу стандартное "к сожалению". Не могу сожалеть о том, о чем не имею ни малейшего представления. Есть некоторые, весьма смутные подозрения, что существует софия. Люди, которых мне сложно заподозрить во лжи, говорили, что бывает любовь. Однако лично мне ведома только надежда. Все что я могу сделать — это, наплевав на строгость стиля и собственную усмешку, обозначить на листе бумаги символы моего маленького знамени. И леденящим августовским утром, не собираясь оглядываться, никуда не спеша, но и не медля более мига, привстать слегка в стременах, вскинуть вверх руку и вывести по застывшему вдруг небу…»

И последнее. Про обмен. Если и менять на кого, то считаю себя в праве предложить единственное. Обменять Надежду Савченко на меня. Я, честное слово, много более опасный для вас враг.

И вовсе не шучу. Просто совсем уже, смертельно заебали. Прости, Господи, душу мою грешную. Но, думаю, Тебя они заебали не меньше.