И всё-таки глубоко несчастный и столь же глубоко больной человек. Он борется, он хороший, он честный, он пишет мне и пытается вступить в диалог, ему тяжело без эха, эхо кажется ему спасительным, хоть сколько-то, и я понимаю, и полон сочувствия и жалости, но сил и эмоций уже никаких.
Пришел из очень хорошего ресторана, чудесно посидели под прекрасную музыку с любимой женой, потом прошлись по прохладной вечерней осенней Москве, подышали упоительной прелой листвой…
И вот сижу, страдаю, что так и не стать мне настоящим русским интеллигентом, не взрастить в душе своей уже истинного нашего, отечественного, всечеловеческого отклика на страдания народа моего в лице самых проникновенных и высокодуховных представителей его, не проникнуться, не начать истинно и искренне скорбеть, не приобщиться и не причаститься.
Там, где-то оставалось ещё четвертинка слёз Шаранты. Пойду, попробую утешить в своем лице хотя бы самую малую составляющую человечества.
(Музыка гениальная, играет девушка ужасно, но старается столь героически и отчаянно, что это и есть истинная эманация несчастной и неудачливой, бедной моей души).