В военном кабинете Черчилль, хоть и как бы пришедший к власти, но был в меньшинстве и потому больше прикидывался шлангом, делал вид, что колеблется. А знаменитые придурки мюнхенского разлива очень даже были настроены на договор с итальянцами и через них с немцами.
Да и преобладающее общественное мнение после Дюнкерка очень скептически относилось к возможностям Британии продолжать сопротивляться Германии в одиночку.
Так же прекрасно известно, что только и именно Черчилль лично переломил ситуацию, в результате чего англичане решили драться до конца и без оглядки.
Всё это совершенно верно, и я не собираюсь здесь делать каких-то открытий, «нагло фальсифицируя историю». Хочу лишь дополнить её одним мелким и частным замечанием.
Дело в том, что сэр Уинстон, конечно, являлся большим оригиналом, взбалмошным авантюристом и вообще хлестал спиртное с утра до ночи, но суицидальных наклонностей был лишен начисто. Потому, чтобы окончательно сжечь мосты и взметнуть над островом боевое знамя, ему было недостаточно только великого патриотического порыва и беспредельной веры в им же презираемую демократию. Требовались хоть какие-то материальные основания для малейшего шанса на успех.
Собственно, после позорно проваленной во Франции наземной операции, этих оснований оставалось совсем немного. А если точнее, то всего четыре – флот, Тьюринг, радары и RAF.
Ну, с флотом, тут и обсуждать особо нечего, так исторически сложилось. Он, действительно, был неплох, а, возможно, и вправду, как утверждали сами британцы, лучшим в мире. Но по ряду здесь и сейчас не обсуждаемых причин к сороковому году его преимущество над Германией с союзниками не было уже столь подавляющим, чтобы только за счет этого обеспечить даже не победу, а хоть абсолютно надежную защиту Англии.
Блетчли-парк пока оставим, он, несмотря на всю важность, всё же стоит несколько в стороне, а вину перед своим великим сыном Британия до сих пор не загладила, да, думаю, уже никогда и не загладит.
Вот радары, это да. Это вне сомнений заслуга государства. Они, вопреки мнению многих, отнюдь не англичанами были изобретены и даже воплощены в относительно работоспособные приборы практического применения, однако по не до конца понятному мне капризу в середине тридцатых чиновники её величества деньги и вправду выделили серьезные, благодаря чему была создана система раннего оповещения, которой в столь успешно функционирующем виде ещё ни у кого не было.
Но, несмотря на всё гигантское свое значение, радиолокация являлась инструментом вспомогательным и не слишком эффективным без самого главного. А с ним, с Royal air force, как раз и случилось самое странное.
Английское руководство, и гражданское, и, удивительнее всего, военное, категорически долгое время не хотело перевооружать свою авиацию. Настолько не хотело, что не просто денег не давали, но и примитивно ставили палки в колеса любым частным инициативам.
Потому, когда в июле (на самом деле, конечно, только в августе, но не суть) сорокового более четырех тысяч самых современных на тот период Мессершмиттов начали «битву за Британию», им должны были противостоять меньше двух тысяч давно устаревших английских бипланов в основном с деревянными пропеллерами и неубирающимися шасси. А встретили их действительно в таком количестве, но преимущественно Харрикейны и Спитфайры.
Этих самолетов в принципе по любой экономической и политической логике никак не должно было быть. Но вопреки всему их сделали по собственной инициативе механик недоучка Джозеф Митчелл на крохотной даже по тем понятиям частной фирме и сын плотника сэр Сидней Кэмм на базе бывшей мотоциклетной мастерской.
А Черчилль уже знал об этом. И, хотя немецкие асы по мастерству и боевому опыту в тот момент уже неизмеримо превосходили английских полу или вовсе любителей, итог битвы всем также отлично известен, как и её значение.