Вот я только что слышал от одной вполне как раньше сказали бы «вполне интеллигентной из хорошей семьи», а ныне ограничиваются несколько двусмысленным «продвинутой» молодой дамы оценку некого музыкального произведения. И она сказала в самом положительном смысле, что это действительно модная музыка. А незадолго до того один не менее продвинутый молодой человек сказал мне, и тоже с самой хвалебной интонацией, что был на выставке «прекрасного модного художника».
Во времена моей юности слово «модный» в подобном смысле можно было услышать исключительно по поводу какой-нибудь шмотки. Да и то в основном в узком девичьем кругу. У ребят, исключая на самом деле очень тонкую прослойку «стиляг», значение и массовость которой впоследствии сильно преувеличены воспоминаниями участников процесса с обеих сторон, эта тема просто не сильно обсуждалась даже среди любителей фирменных джинсов и длинных волос.
Однако упомянуть относительно кого-то, что он слушает нечто, или смотрит, или читает потому, что это модно, считалось прямым и несомненным оскорблением. А уж признаться в таком про самого себя было стыдно до полной невозможности. Хотя само по себе понятие моды на всё перечисленное, конечно же, существовало. И я не буду в нем сейчас копаться и умствовать с каких-то уж особо широких теоретических точек зрения, а лишь уточню, что имею в виду самое простое бытовое значение, как некий набор ценностей и вкусов определенной среды обитания и общения в течение какого-то времени, определяемый массовостью распространения и авторитетом распространителей. То есть, как ни крути, штука временная, принципиально зыбкая и недолговечная, а, главное, в любом случае идущая извне для основной толпы следующих моде, создаваемой кем-то другим.
И тут, думаю, в какой-то момент одним из самых ярких и наглядных примеров стал роман Булгакова. Использовать при разговоре в приличной компании скрытую, или даже не очень, но хоть относительно уместную цитату из «Мастера и Маргариты» было примерно тем же, что положить сейчас рядом с собой последнюю модель айфона. То есть, и без этого не выгонят, но так быстрее и надежнее примут тебя за своего, да и сам ты будешь чувствовать себя комфортнее и увереннее. Ну, а уж не понять такого рода цитату было и вовсе неудобно, после этого девушка из той компании могла и передумать относительно продолжения или даже только начала отношений.
Кстати, в качестве подобного рода модного аксессуара «Мастер» сменил «Двенадцать стульев», использовавшихся в подобном качестве не одно десятилетие.
И я уверен, да что там, просто знаю, что немало юношей и девушек вовсе не стали бы читать Булгакова, если бы не упомянутая мода. Не смотрели бы репродукции Пикассо и Дали, не стояли бы ночами в Дом кино за контрамарками на Феллини и Антониони, никогда не заплатили бы тридцать рублей, больше чем месячную стипендию, за тоненький сборник Мандельштама из «Библиотеки поэта».
У меня был приятель, тогда широко известный в узких кругах Миша Черномордик, в начале семидесятых вышедший после довольно длительной отсидки за фарцовку, и у него как-то спросил мнение о только что появившейся и широко обсуждавшийся «Калине красной» Шукшина. И он ответил мне примерно следующее. Мол, понимаешь, старик, я это кино не смотрел и смотреть не собираюсь. Только что достал себе настоящий плащ-болонью, вот сейчас надену и выйду на плешку, по мне ведь не видно будет, смотрел я «Калину» или нет, а модный прикид стразу понятен, и все тёлки мои будут…
Но такого рода откровенность была абсолютным исключением, за что, собственно, я Мишу и любил. Практически во всех остальных случаях люди слушали Битлов, ломились на привозных импрессионистов в Пушкинский и читали Камю только потому, что это настоящее качественное искусство, а мода тут совершенно не причем.
А потом пришли иные времена и в первой половине девяностых появляются, например, трехтомники Кафки или Джойса, тиражом три тысячи экземпляров, которые спокойно стоят на полках магазинов. Хотя всего лет пять до этого стотысячные тиражи даже не поступили бы в свободную продажу, их смели бы из-под полы, а потом перепродавали бы вдесятеро, если не больше. Хотя, если серьезно и честно, то следует признать, что причиной произошедшего была отнюдь не только смена моды. И всё-таки…
Тут должен повиниться, что не могу однозначно определить, что лично мне ближе и милее. Те ли старые понятия моей молодости, которые для меня самого были органичны, естественны и незыблемы, но про которые я прекрасно понимал, что в их массовом употреблении содержится немалая доля неискренности и лицемерия. Или современная обнаженная откровенность и полное внутреннее согласие с тем, что хорошее это модное и наоборот.
И ещё дополнительно в нынешней ситуации мне видится подобие с так называемой «новой искренностью» во внутренней и внешней политике. Типа, да, конечно, мы корыстное и эгоистическое говно, но все такие, а значит, это хорошо, потому стесняться нечего и будем только в этом совершенствоваться. Эдакая современная декларативная готтентотская мораль. И не знаешь, что лучше, когда это откровенно, или, когда хоть немного маскируется из приличия.
Нет, на чисто физиологическом уровне, понятно, неизменно чувствую, что мне всё это по сути своей омерзительно. Но чувства уж слишком субъективны, что их обсуждать…