И вот я сижу в чудесном настроении, только что закусил рюмку исландской селедочкой и уже тянусь к бокалу пива отлакировать всё это, а мне показывают серьезного мужика, искренне болеющего за свое дело, желающего облагодетельствовать народ продажей то ли тюльки, то ли мойвы по пятнадцать рублей за килограмм и рвущего жилы за это благороднейшее дело, за справедливость, за правду и за счастье народа.
При этом он говорит примерно следующее. Мол, не доносят до президента объективную информацию, а вообще-то он стратегический гений, и я за него готов любому глотку порвать, для этого у меня ещё достаточно крепкие зубы и сильные руки. Зубы при этом, правда, не оскалил, но силу рук принялся демонстрировать на камеру, сгибая и разгибая пальцы столь остервенело, что я даже поежился.
Так сижу я перед второй с наколотой на вилку закусью и с каждой секундой всё больше осознаю, в чем суть моей на них обиды. Меня, только что добрейшего до нежности человека, готового расцеловать всё человечество, охватывает глубочайшее отвратительное и ужасное чувство. Я начинаю желать, чтобы у этого директора выпали зубы, отсохли руки, а сам он вместе со своей тюлькой и мойвой по пятнадцать сдох и провонял в одной луже.
Что же они делают с моей бессметной душой, гады? Я хочу любить, мне омерзительно такое мое состояние. Страшный грех на них, великий и неискупаемый.
