Какие же, порой, уморительные и даже умилительные фокусы показывает наша память. Смотрел передачу, посвященную «Весне на Заречной улице», и там Марк Григорьевич Розовский, человек, между прочим, на семнадцать лет меня старше, а это в данном случае важно, вспоминая о том времени, сказал, что билет в кино стоил от десяти до тридцати копеек, а сорок пять было уже очень дорого.

И тут характерно даже не только то, что в глазах самого режиссера не мелькнуло и тени сомнения, но ведь это был не какой-то проходной репортаж, а такая довольно фундаментальная серийная передача, почти документальный фильм, над которым, наверняка, работало множество профессионального народу самого разного возраста, которая в эфире бывало неоднократно, но никто не обратил внимания на столь явный анахронизм.

Но я сейчас хотел несколько о другом. Просто к случаю пересмотрел старый фильм. То есть, полез в интернет чтобы несколькими минутами освежить в памяти, и не смог оторваться до самого конца. Это, между прочим, первая самостоятельная полнометражная картина Марлена Хуциева. Совсем простенькое как будто кино и, понятно, то, что я получаю от него такое удовольствие, совсем не объективно и, как сказали бы великие старики, типа Лотмана, здесь больше внетекстовых связей и смыслов. И Рыбников, естественно, совсем не мой актер. И советского контекста там с избытком. Но как же всё-таки хорошо, когда все молодые, здоровые и красивые, а всё ещё впереди!

И при этом самом светлом настроении одновременно жгучая и звенящая тоска. Однако тут уж совсем личное. Когда Лев Алексеевич Шилов привез весьма уже пожилой Ахматовой отреставрированные с его помощью записи её юношеского чтения стихов, то был ужасно горд собой и рассчитывал на любую реакцию, кроме той, которую получил. Анна Андреевна, уже к тому моменту давно потерявшая чарующий изумительный голос своей молодости. Нет, конечно, она не выразила откровенного недовольства или раздражения, всё же следует учитывать уровень такта и воспитанности, но была предельно холодна, чем сильно расстроила гостя.

И как же я её понимаю. Сам терпеть не могу фотографироваться, да у меня практически и нет фотографий, а если я случайно сталкиваюсь с какой-то, чудом сохранившейся у других, где я молодой, то хочется поскорее закрыть глаза и завыть.

Но это всё только лишь голос или фото. А когда та жизнь оживает на экране, представляю себе, вернее, даже, конечно, полностью и не представляю, что могут чувствовать те люди.

Почему-то у некоторых создалось впечатление, что Николай Рыбников умер очень рано. Тому, возможно, есть и объективные причины, но на самом деле он скончался в девяностом, когда ему было уже почти шестьдесят.

Нина Иванова, насколько мне известно, жива до сих пор. К кино давным-давно не имеет никакого отношения, интервью не дает, вообще разговаривать публично категорически отказывается. «Весну», по свидетельству её сестры, никогда не смотрит, если показывают, сразу выключает телевизор. С Рыбником после сьемок не виделась.

А сошедшее с ума человечество непрерывно делает селфи и выкладывает километрами на всеобщее обозрение. Это всё равно, что добровольно и с наслаждением тиражировать ад. Полное атрофирование мысли и чувства. А, может быть, наоборот, высшая мудрость, и это просто я такой унылый урод.

И всё-таки, как же прекрасна была весна на Заречной улице!

Была. Только что. Вчера. Шестьдесят лет назад.