А уж кидаться грязью в свежих покойников и вовсе никогда привычки не имел. Так что, никаких проблем сохранять спокойное нейтральное молчание не было. А тут произошел сбой. Как только умер Юрий Михайлович Лужков и со всех сторон послышался благонравный вой на тему «знаете, каким он парнем был», как будто черт постоянно дергал за язык и толкал под локоть «ну, расскажи что-нибудь, ведь столько было занимательного и увлекательного…» Я какое-то время крепился, но вот всё-таки, чтобы унять неприятный зуд, решил кое-чем поделиться максимально скупо и кратко.
Нет, я лично с Лужковым знаком не был, напрямую не общался, как слишком мелкая для его уровня сошка, да и видел вживую всего несколько раз на общественных мероприятиях хозяйственного толка, да и то лишь в первые годы правления, потом и для такого он стал слишком велик. Но, естественно, как любой активный москвич того времени я жил, существовал и работал в именно лужковском городе, так что вся моя действительность была пропитана смыслом, духом и методикой стилистики руководства Юрия Михайловича.
И могу просто констатировать следующий момент. К счастью, сейчас уже не надо тратить много времени и просиживать днями в читальных залах, поднимая архивы даже совсем недавнего времени. Чтобы подтвердить или опровергнуть факт, особенно такого рода, который я упоминаю, достаточно провести всего несколько часов за компьютером практически всё оцифровано и доступно. Потому очень легко проверить. Во второй половине девяностых сложилась довольно смешная ситуация. В любом средстве массовой информации, что печатном, что электронном, что эфирном, начиная от уровня какой-нибудь районной многотиражки и заканчивая общероссийскими телевизионными каналами, могли поливать в любых, нередко совсем непарламентских, да и просто не употребимых в приличном обществе выражениях кого угодно. И Ельцина, и Березовского, и, естественно, Чубайса с Немцовым, я уже не говорю о любых министрах или миллиардерах рангом пониже. Никаких рамок и пределов не существовало абсолютно. Причем делалось это как достаточно профессионально и по существу, так и крайне глупо, нелепо, иногда откровенно по дури, а иногда и примитивно за бабки. И да, случались «эксцессы исполнителя», типа убийства Дмитрия Холодова, но в целом информационное поле было достаточно инертным и относительно безопасным. Не из-за особой какой-то терпимости или демократической толерантности, а больше по всеобщему наплевательству и отмороженности.
И только нигде никогда, в каком угодно московском издании ил федеральном, но чей офис находился в столице (а иных, понятно, это не очень и интересовало) вы никогда не могли встретить хоть чего-то, задевающего не только лично Лужкова, но и основных его приближенных, включая Ресина, Шанцева и подобных глав нескольких основных городских департаментов. Ещё раз подчеркну – нигде и никогда. Андрей Васильев, тогда руководивший «Коммерсантом», кроме того, что действительно один из лучших, если не самый лучший, главредов страны, ещё и по личным, и по объективным практическим обстоятельствам находившийся в исключительном положении, не боялся совершенно никого. Мог послать любого олигарха или чиновника, причем «послать» в самом прямом смысле. Я далеко не всегда был с ним согласен, но вынужден признать, что он поступал только так, как сам считал верным и не делал скидок и на самые близкие приятельские отношения, и на любого уровня влиятельность оппонента.
За одним единственным исключением. Лужков и его самые близкие были неприкасаемы. Это даже не обсуждалось. Просто такого рода материалы не публиковались без объяснения и любого рода обсуждения. Полное табу. Иначе… Долго и совершенно ненужно подробнее объяснять, что было бы «иначе». Каждому жившему и работавшему в то время это предельно известно и до боли ясно. Понятия «недвижимости», «коммунального обслуживания» и «организаций технического надзора» являлись священными. А самоубийство справедливо и традиционно считалось величайшим грехом.
И ещё один мелкий штрих. Рядом с моим домом на Рублевке есть довольно пустой и не очень привычный для этого района пустырь. Лет двадцать, может, даже немного больше назад строительная компания (я сейчас вопреки своему обыкновению, не стану называть конкретные фамилии, не в них тут дело), которая возвела довольно много крупных объектов в Крылатском и к деятельности которой я имел крайне небольшое, но отношение, собралась построить там жилой дом. Место по всем параметрам идеальное, строение с одной стороны в очень удобном и близком что к метро, что ко всем транспортным артериям месте, а с другой – никому из окрестных жителей не мешает и никаких проблем не создает даже на этапе строительства.
Разработали всю необходимую предварительную документацию, получили требующиеся первичные согласования, даже, пусть и достаточно формально, но вполне в духе действующих тогда правил и обычаев получили одобрение местного населения. Но тут к руководству компании пришли какие-то несколько скромных молодых людей и негромко сказали: «Господа, из лучших побуждений советуем. Не тратьте время и не дергайтесь. На эту площадку положила глаз мама Лена. Вам ничего не светит. Успокойтесь».
Несколько к тому времени уже оборзевшие строители, к сожалению, молодым людям сразу не поверили и продолжили свою бурную деятельность. Но совершенно напрасно. По абсолютно необъяснимым, да и не объясняемым причинам строить дом им не дали. Просто не дали и всё. Да, и, естественно, кто такая «мама Лена» никто уточнять не стал. Уж таких совсем глупых всё-таки не имелось даже и среди самых борзых.
На этом месте до сих пор практически ничего нет. Несколько раз там пытались положить плитку. Но потом, что-то, видимо, мешало и снова укладывали асфальт. Просто огромный пустырь с полулегальной, полуплатной полуавтостоянкой. Он расположен на одном из самых высоких мест столицы, постоянно продувается всеми самыми сильными ветрами, и когда я прохожу через него по направлению к соседнему магазину, то на глазах моих обычно наворачиваются слезы, не слишком понятно, от погоды или старческой сентиментальной ностальгии.