Но один комментарий к предыдущему тексту меня не то, что задел, однако вызвал желание кое-что уточнить, поскольку там речь идет более не о фактах, а о восприятии и интерпретации художественного произведения. То есть, о вопросах, которые в принципе являются предметом не спора, а всё-таки более обсуждения и поводом для высказывания собственного мнения.
Дело в том, что к названию «Белое солнце пустыни» имеют отношение несколько, пусть и очень взаимосвязанных, но всё же не полностью идентичных творений. Есть довольно объемный роман, несмотря на фамилии авторов на обложке, написанный в основном Валентином Ежовым, есть небольшая «киноповесть» (очень своеобразный, почти исключительно отечественный жанр, родившийся из заявок на будущий фильм) Ежова и Ибрагимбекова, есть непосредственно примыкающий к ней уже конкретный сценарий, созданный при участии ещё и Марка Захарова, и есть именно фильм Владимира Мотыля, появившийся в результате длительной коллективной работы, множества корректировок, изменений и дополнений.
Совершенно естественно и обычно то, что образы героев там везде прописаны с разной мерой подробности и тщательности. Но чуть менее обычно то, что принципиальные трактовки и, следовательно, восприятие некоторых образов там тоже различно. Понятно, что наиболее беглое и поверхностное впечатление человек получает от просмотра фильма (ещё раз повторю и подчеркну, что очень положительно отношусь к этому кино) за восемьдесят минут. И если бы меня самого в девятом классе, когда я посмотрел «Белое солнце» первый раз, спросили, о чем там речь, то я бы изложил примерно следующее. Бандит Абдулла награбил много всякого добра и хочет сбежать с ним за границу, предварительно перебив собственный гарем. А благородный красноармеец Сухов желает спасти женщин и не дать вывезти награбленное. И получается, что действительно Абдулла – полное воплощение зла и совершенно озверевший человек, действия которого не только лишены малейшего морального оправдания, но и хоть какого-то здравого смысла.
Но дело в том, что если исходить из логики всех произведений в целом, одновременно имея в виду и некоторое общее понимание происходившего тогда в тех местах, то в этой по многим понятиям не очень внятной истории проявляется довольно простой и очевидный смысл. Абдулла вовсе не грабитель. Он – должностное лицо, руководитель службы безопасности некого Алимхана, одного из наместников Императора в Средней Азии, то есть по сути своего рода крупного царского чиновника. И выполняет прямой приказ не только и не просто своего непосредственного начальника, но и благодетеля, в какой-то степени и старшего друга, воспитавшего его и сформировавшего как личность.
Ещё раз повторю, Аббдулла даже не борется с советской властью, у него совершенно конкретная практическая задача – отвезти своему уже эмигрировавшему в Афганистан хозяину его имущество. Конечно, можно посчитать, что это и есть награбленное. Но тут исключительно с «классовой» точки зрения. Как можно считать награбленным любое личное имущество любого представителя обеспеченных классов России. Позиция вполне возможная, но, простите, по моему мнению, не совсем безупречная.
И изначально он хочет уйти в Афганистан с имуществом и гаремом. Но красноармейцы за ним гонятся, хотят всё отнять, в процессе убивают его любимую женщину Сашеньку и отбирают гарем. После чего он и вправду несколько «озверевает», считая, что оставить гарем в живых трофеем для своих врагов будет совсем уж большим и оскорбительным позором. Но всё-таки, ещё раз, не уничтожение гарема является его основной целью, а уйти за границу. С гаремом, без гарема, никак не дают.
А уж что касается имущества, совсем безвыходная ситуация. Так безумно и безусловно всеми (и мной в том числе) любимый Верещагин-Луспекаев объявляет, что мзду не берет, ему за державу обидно. И уже у скольких поколений от гордости и умиления выступают слезы на глазах. Но ведь Верещагин несет полный бред. Сначала сам же упрекает Абдуллу, что тот слишком много «товара взял и ведь, небось, всё беспошлинно». А когда Абдулла более чем логично и миролюбиво отвечает, что, во-первых, таможни нет, так что платить пошлину некому, а, во-вторых, он всё равно готов заплатить золотом, то тут Верещагин и произносит эту свою трогательную фразу про державу, как будто это Абдулла развалил ту самую державу и уничтожил таможню. Хотя именно Абдулла этой Империи всю жизнь служил верой и правдой в меру своего воспитания и понимания, а разрушили её как раз те красноармейцы, которые за ним гоняются.
Но это всё, конечно, частности. А самое главное, сам Абдулла совсем не понимает, почему совершенно чуждый в этих местах и посторонний русский солдат Сухов устанавливает тут свои порядки. И не только устанавливает, но вместе с остальными красноармейцами не дает ему уйти. Какое-то полное замыкание смыслов в голове (голове Абдуллы, я ещё раз хочу подчеркнуть, что собственного мнения и отношения здесь абсолютно не высказываю), которое, да, в определенной степени приводит к реальному «озверению».
В фильме Мотыля одной из финальных сцен предполагалось, как гарем рыдает над телом своего убитого мужа. Вполне естественно и оправданно сцену эту для окончательного варианта запретили и убрали. Но вот за другую сцену мне обидно. В одном из вариантов киноповести Ежова и Ибрагимбекова есть постскриптум: «Через несколько лет, оказавшись в Голодной степи, Сухов еще раз встретил „свой гарем“. Освобожденные им женщины остались неразлучными. Дружной бригадой цементниц трудились они на строительстве канала...»
А поскольку я сам в начале семидесятых работал бригадиром бетонщиков в Южноенисейске и у меня в бригаде было несколько девушек, таскавших ведра с цементом, песком и водой, я очень живо представлял себе счастье «освобожденных женщин Востока». Променявших подлую и унизительную жизнь в гареме на гордый и героический труд во благо новой светлой страны