Будущие исследователи моего творчества, возможно, не удержатся и упрекнут меня в том, сколь малое место в представленных ежедневных трудах уже пару месяцев занимает одна из двух любимейших мною женщин, тень которой незримо витает почти постоянно в время регулярных бесед с учениками – божественная Юлия. Причина тому и кроется как раз в особом отношении к рыжеволосому чуду. Внимательнейше и пристрастно слежу, но не хочу размениваться по мелочам, оставляя более подробный разговор на десерт. Однако, от обсуждения, и даже не обсуждения, а просто некоторых частных замечаний по одной мелкой теме не могу удержаться.
Вчера, характеризуя современное правозащитное движение, и, надо признать, делая это весьма точно и справедливо, Юлия Леонидовна привела в пример свой Разговор с Львом Пономаревым. Он выступал в защиту человека, который в тюрьме взрезал себе вены. И на вопрос Латыниной, а за что именно осужденный оказался в заточении, правозащитник ответил, что его это не интересует. И вот тут у публициста возникают сомнения, а что, если это страшный убийца, если сам Чикатило, то его права тоже следует защищать? Как я понимаю, для Пономарева в этом, как раз, никаких сомнений нет. Но его позиция, предельно мной уважаемая, что не означает полностью разделяемая, мне достаточно ясна, а потому не очень интересна. А вот что касается взгляда Юлии на права различных чикатил… Конечно, для меня само это понятие выглядит совсем не естественно и единственным правом, которым могут обладать подобного рода преступники, является право на немедленное уничтожение. А, поскольку, о чем я уже неоднократно писал и не вижу смысла останавливаться еще раз, чисто технически решение о таком уничтожении не может быть принято совершенно объективно, то пожизненная изоляция и забыть, если, естественно, не всплывут новые факты. Но «забыть» стерильно также не получается, какой-то элементарный контакт у обслуги и охраны остается. И если эта охрана, к примеру, регулярно по утрам загоняет иголки под ногти тому же Чикатило, стоит ли бороться за его права?
Мне все-таки кажется, что здесь не следует мудрствовать лукаво и, играя словами ставить понятия с ног на голову. Совершенно не от великого абстрактного гуманизма, например, полицейские системы практически всех нормальных стран пришли к необходимости выполнения таких правил, которые максимально способствуют, при малейшей возможности, задержанию преступника, а не его уничтожению. Пусть и на месте преступления, пусть с оружием в руках, пусть для конкретного полицейского вина самого страшного убийцы наглядна и несомненна – все равно, ему не дается права нажимать на спусковой крючок без прямой и явной угрозы чьей-либо жизни. И хотя, в тех же США, еще и требуется немедленно сообщить преступнику о его правах, понятно, что реальный смысл совсем в другом. Общество по безвыходности вынуждено именно таким образом охранять права как раз законопослушной своей части. Потому как, если позволить полицейским убивать на задержаниях по собственному усмотрению, а тюремщикам пытать преступников на свой вкус, то в наибольшей опасности окажутся граждане, и к криминалу, и к правоохранителям и к пенитенциарной системе имеющие наименьшее отношение. И это на столько очевидно, что кажется несомненным, какую чепуху несет рыжая.
А вот и нет. Тут постоянный и великий ее фокус. В результате говорит-то она вещи абсолютно справедливые и по делу. И претензии ее к современному, особенно европейскому, правозащитному движению более чем аргументированы. И даже некоторая нотка раздраженной озлобленности полностью оправдана. Особенно в контексте совершенно конкретной историей с «флотилией свободы». Всегда говорилось о тайне женской души, но, лично для меня, Латынина давно сломала этот стереотип и заставила мучиться в попытках разгадать тайну женского ума….
Впрочем, как и обещано, об этом как-нибудь позднее и подробнее.
Однако, именно здесь мне кажется уместным сделать еще одно уточнение. Единственными, кто при советской власти будил во мне более неприятные чувства, чем наши коммунисты, были западные левые интеллектуалы и «борцы за мир». Думаю, никому из моих сверстников подобные эмоции объяснять не надо. Одно дело, какой-то тупой партийный начальник, который хоть и делает пакости с глупостями, имея некоторые преимущества в качестве и количестве выдаваемой списку колбасы, но все равно варится в совершенно одинаковом с тобой дерьме и также абсолютно не свободен. И совсем другое – парижанин, запивший устрицу Шабли и отправившийся на Елисейские поля бороться за то, чтобы их звериный капитализм двинулся в сторону великой российской демократии. Бороться, что самое для нас тогда было обидное, без малейшей при этом угрозы испортить себе дальнейшую жизнь и карьеру в этом самом ужасном буржуазном обществе. Не говоря уже о лагерном сроке, которым гарантированно подобные капризы заканчивались у нас. А нынешние «миротворцы», наследники всех худших качеств своих предшественников, только еще мерзее, потому как, и об это Латынина тоже часто говорит, и более комерциалицированы, и встают на сторону еще более маргинальных и опасных сил. Но когда то же Косачев сравнивает «флотилию мира» по методам действия с теми, кто непременно хочет собираться именно на Триумфальной площади, а московский ОМОН и израильский спецназ одинаково упрекает в «неадекватной реакции», - это лукавство, и даже не подмена понятий, а простое смешение божьего дара с яичницей. И точно такое же смешение – упрекать человека, протестующего против милицейских пыток, в том, что он не поинтересовался виной того, кого пытали. И смешение это особенно опасно, еще раз намеренно повторюсь, даже не для преступника, вполне возможно, совершившего нечто, за что вообще живым сварить в кипятке мало, а для самых обычных людей, которые, как раз, в этой системе наиболее беззащитны.
В Москве водитель насмерть сбил председателя Химкинского суда. Очень жаль, никто из знающих меня не скажет, что к подобного рода трагедиям я хоть когда-нибудь относился без должного сопереживания. Но деятельностью данного суда все же поинтересуюсь. Исключительно на уровне моста Людовика святого.