Но одно имя ставят отдельно. Алексей Герман. Информационщики, может, даже ничего специального и не имеют в виду. Но, даже машинально, им трудно поставить это имя в общий ряд со стандартной митинговой попсой и дежурными дисциплинированными спортсменами.
Так совпало, что только вчера я узнал о месячной давности панегирике Германа в адрес Матвиенко, и вчера же написал об этом, но предельно нейтрально, всего лишь констатировал факт. Мало ли что может ляпнуть не очень молодой и не очень здоровый человек к в интервью какому-то второстепенному изданию. А вот вчера вечером, когда услышал о выступлении Германа на предвыборном митинге, как-то странно меня это задело уже лично. А когда лично – это я совсем не люблю.
Я за жизнь несколько раз видел Алексея Германа довольно близко, более того, не в каких-то общественных местах, а в очень узком дружеском кругу во время дней рождения и еще каких-то совсем приватных застолий. Но, как ни странно, не могу похвастать, что знаком с ним хоть шапочно. Странность эта произошла от того, что Алексей Юрьевич каждый раз как-то несколько именно странновато участвовал в происходившем веселии и общении. Почти сразу от стола пересаживался в самый дальний угол комнаты и изредка подавал оттуда реплики безапелляционным тоном, никак не предполагающим продолжения диалога и уж, тем более, совсем не стимулирующим более тесное общение, после которого можно было бы посчитать себя с человеком хоть как-то знакомым.
Происходило это в доме моих друзей юности, которые, как я понимаю, и находились в хороших, приятельских отношениях с семьей Германа. О теплоте же их дружбы судить не могу, но, видимо она имелась, если приехав в Москву, Алексей Юрьевич с женой нередко оказывались в гостях именно здесь. Так вот, я, в принципе, человек предельно сдержанный и старательно вежливый, особенно в чужом монастыре. Но, к сожалению, меня иногда может выдать выражение лица. Видимо, так оно и произошло однажды, после очередных посиделок с условным участием Германа. Хозяйка дома, похоже, заметила нечто на моей физиономии нечто, заставившее ее произнести примерно следующее:
«Видишь ли, Саша, мы очень давно общаемся, и я хорошо знаю твои реакции на людей и ситуации. Более того, они у нас с тобой часто похожи, потому, собственно, мы и общаемся так давно. Но с Германом у тебя изначально неправильная установка. Вот я, когда еще только с ним познакомилась, уже посмотрела «Лапшина» и поняла, что Алексей – гений. А когда его воспринимаешь именно так, то любое поведение или высказывания просто не могут вызвать отрицательных эмоций. Ты же просто смотришь на него, как на обычного человека в компании, а это неправильно».
Не помню уже, что я тогда сказал. Наверняка, ничего умного или хотя бы осмысленного. Скорее всего, как обычно в подобных случаях, отшутился и сменил тему. Но сейчас, через много лет, пожалуй, позволю себе ответить.
Когда человек сам по себе сходит с ума, это его сугубо личное дело. Но когда он при этом еще и начинает совершать общественно неприличные и даже опасные поступки, то тут уж, извините, требуется или его близким об этом позаботиться, тем более, что в данном конкретном случае, есть кому, или каким-то образом обезопасить от него общество, по крайней мере, хотя бы морально, а не делать вид, что все нормально, потому, что он гений и право имеет. Мы таких гениев, право имеющих на любую подлость, насмотрелись даже за собственную не долгую в историческом масштабе жизнь столько, что уже блевать сил нет, скулы сводит и горло немеет.
Извините, ежели, что не так. Мы уже не в гостях у общих друзей, и ничто не заставляет меня придерживаться правил хорошего в ситуации, которая нынче полностью вышла за рамки этого самого тона