Утренний контингент у нас в бане совсем не тот, что вечером. Особенно после десяти, когда расходятся даже те немногие, что наскоро заглядывают взбодриться перед работой. Остается народ в основном пожилой. Это я так, предельно мягко обозначаю, чтобы совсем уж не затосковать.
Хотя меня ещё окончательно в свой круг не приняли. Но до этого явно недалеко. Уже кое-кто явно приглядывается доброжелательно, и пару раз мне даже благосклонно кивнули. Как, конечно, ещё слишком юному, но уже, несомненно, подающему надежды.
А между собой в раздевалке, сидя на лавочках и остывая после горячего душа перед выходом на мороз, постоянно ведут неспешные разговоры, вернее, это какой-то один нескончаемый разговор, который может начаться с любого места самым неожиданным образом, так же внезапно прерваться на полуслове, в нем постоянно меняются интонации и действующие лица, но от того никак не страдает логика и единство повествования, на самом деле существующие вовсе в ином измерении.
- Чего-то сегодня поначалу народу было многовато. Почти час пришлось в джакузи дожидаться, пока дорожка в бассейне освободится.
- Так приходи попозже, сейчас вон уже почти пусто…
- А что мне дома делать? Встаю в семь, читать с утра не могу, мозги ещё не включатся, есть не хочется, телевизор не посмотришь, жена проснется – мало не покажется. Приходится гулять, пока бассейн не откроется, но погода сейчас – сами видите…
- Ты, выходит, жаворонок, а живешь с совой?
- Да, мучаюсь с ней всю жизнь. Сидит до двух ночи за своим компьютером, а потом храпит до полудня, и попробуй только не походи на цыпочках…
- Понимаю. Я тоже вот так всегда маялся со своей совой. По молодости ещё жили в Марьиной рощи, в однокомнатной. Помните, были такие в шестнадцатиэтажках, гостиная двадцать метров и кухня десять, но длинная, как кишка. Мы там на ночь с женой диван раскладывали, сыну комнату отдали, нормально было по тем годам, но я всегда без завтрака уходил, чтобы не будить никого. А как дочка родилась, вскоре сюда в Крылатское переехали, в трёхкомнатную. Но тут кухня всего шесть, детям по комнате, и мы с женой снова в одной, да к тому же проходной. И она ложилась всегда, когда мне уже скоро вставать, к тому же сразу храпеть начинала. Я в конце концов не выдержал и поставил посреди комнаты, только появились тогда, двухстороннюю чешскую мебельную стенку до потолка, один узенький проход оставил. Хоть как-то полегче стало, хотя, конечно, всё равно мешали друг другу жутко…
- Ну, а сейчас-то как?
- А что сейчас? Сейчас полный порядок. Померла жена. Уже сто сорок два дня, как померла…
Я слегка вздрогнул, видимо, от потянувшего со стороны приоткрывшейся двери холодка, приподнял голову и впервые увидел лицо говорившего. Иссиня-белая древнегреческая маска с приподнятым в изображении улыбки краем рта и совершенно неподвижными, застывшими глазами.