Для того, чтобы рассказать о втором костюме в моей жизни, вынужден предельно кратко повторить предысторию, уже известную некоторым читателям. В конце 70-х, как один из немногих пишущих, но при этом хоть немного понимающих в строительстве людей, я был включен в комиссию по подготовке к Олимпиаде, возглавляемую лично Гришиным.

Некоторое время мое участие было виртуальным и заочным. То есть статьи, которые я и так писал, вне зависимости от чьих-то планов и указаний, просто включались в какие-то сводки, предоставляемые начальству. Но в какой-то момент, даже помню точно через столько лет, мой материал о проблемах возведения отсекающей стены в грунте под будущим Дворцом молодежи попался на глаза Виктору Васильевичу и он приказал пригласить автора на очередное совещание. Я пришел, очень благосклонно и заинтересованно был выслушан, но далее последовал звонок главному тогда редактору газеты Льву Гущину с самого верха. Велели перед следующим заседанием комиссии Васильева побрить, постричь и переодеть из рваных джинсов в приличную случаю одежду.

Лев Никитович, прекрасно меня зная, и не подумал даже обращаться ко мне с подобными не то, что указаниями, но даже просьбами и просто, поставив в известность о случившемся, постарался спустить историю на тормозах, и как-то ему это удалось. Я продолжал писать, как и прежде то, что считал нужным, а на очные ставки с руководством ходил кто-то другой, может, и сам Гущин, я как-то совсем не интересовался. На этом предисловие заканчивается и начинается сама, интересующая нас сегодня костюмная история.

Через некоторое время подходит ко мне Ася Купреянова, тогда еще даже не замглавного, а ответственный секретарь редакции, и с таким как бы некоторым смущением рассказывает следующее. Оказывается, когда сверху звонили Гущину о моем переодевании, большим людям даже в голову не могло придти, что какой-то там щенок, это я тогда имелся в виду, может иметь на данную тему свое мнение. Но при том они прекрасно понимали, что у щенка просто может не быть соответствующих возможностей для исполнения приказа. И потому через несколько дней автоматически прислали с курьером в секретариат талон на приобретение костюма в 200-й секции ГУМа.

Начальство, которого надо мной было множество, имело в сложившейся ситуации все права, вплоть до морального, отдать этот талон кому-нибудь из своих, но вот что-то такое даже в те времена кое-где витало в воздухе, что посовещавшись, они решили всё-таки первому предложить горкомовский талон мне. При этом Купреянова смотрела на меня взглядом, в котором отчетливо читалось, что люди-то с тобой, раздолбаем, прилично поступают, прояви и ты себя порядочным человеком, откажись вежливо, и я отнесу бумажку кому-нибудь, кому она действительно нужна.

Но я не внял безмолвным увещеваниям подруги и признался ей честно, что костюм мне, естественно, совершенно не нужен, но в удовольствии посетить место, о котором столько слышал, но никогда, понятно, даже рядом не был, не могу отказать себе просто из чистого любопытства. Но затем, смягчившись пред женскими очами, пообещал, что талон, скорее всего, верну, после того, как схожу посмотреть на закрома.

А секция эта, действительно, была легендарным местом, говорили, что там… Впрочем, говорить могли всё, что угодно, никто из моих знакомых сам там не был и даже лично не состоял в знакомстве с тем, кто ее посещал. Так что мой интерес был вполне оправдан. Нашел я эту пещеру Алладина без большого труда, первая же попавшаяся уборщица в ГУМе подробно объяснила, по какой именно лестнице туда, на самую верхотуру, можно пробраться. Обычная дверь, вхожу, смотрю, мамочки!..

Вообще со многим при советской власти творились таинственные и уму непостижимые вещи. Как я не устаю вспоминать по поводу воблы. Вот десятилетиями это был величайший дефицит, и вдруг разрешили частные ларьки, которые неким чудесным образом оказались забиты именно воблой, после чего этот самый дефицит мгновенно исчез. Или вот с меховыми шапками.

Я вообще тут не специалист и никогда им не был, шапку надевал всего несколько раз в жизни и в исключительных случаях, у меня от неё голова болит, даже в самые жуткие морозы предпочитал всегда капюшон куртки. Но некое высшее значение, даже предназначение сего практически культового предмета было мне хорошо известно, прочем, здесь, к счастью, нет смысла распространяться далее, благо Войновичем написано на эту тему отдельное художественное произведение.

Короче, в стране, где зимой у всех мерзли ужи, но при этом кролики размножались точно с такой е скоростью, как и во всем мире, абсолютно любая меховая шапка была предметом, в свободной продаже недоступным. И вот первое, что я увидел, открыв дверь в заветную секцию, были полки с меховыми шапками. Они уходили куда-то в бесконечную даль и были всех фасонов, размеров и, главное, видов меха. Пыжиковые, ондатровые, каракулевые, лисьи, чуть ни волчьи, да черт их знает, я же признался уже, что не специалист. Но впечатлило сразу и, так, серьезно.

Долго, впрочем, мне тут головой по сторонам вертеть не дали. Подошла женщина, такая, как надо женщина, чтобы в подобном месте работать, попросила предъявить талон и в полном соответствии с ним повела меня к костюмам.
Тут еще должен оговориться, чтобы меня знающие люди потом не упрекнули в неточности, я не очень в курсе, как вообще эта система работала. Были ли там личные талоны или на предъявителя, пришлось ли мне показывать паспорт, просто не помню, а для всех ли существовали талоны на конкретную вещь, или кто-то получал право просто на посещение и покупку, скажем в рамках какой-то сумы, я и вовсе не знаю. Рассказываю только то, что было именно со мной. Дали талон на костюм, я его показал, вот к костюмам меня и повели.

Стою и смотрю, ну, стандартная такая универмаговская стойка-вешалка с костюмами, ну, длинная, ну, много таких вешалок, впрочем, что толком мне здесь смотреть, даже не очень понятно, костюм мне не нужен, чем здесь что отличается от другого, тоже не совсем понятно… И тут я замер.

Нет, никакого костюма, естественно, я в первый момент не увидел, ряды пиджаковых плеч и ничего более, но просто взгляд остановился на цветовом поле. Как бы вам это описать, не впадая в излишнюю патетику…
Вы когда-нибудь видели лезвие клинка Нибелунгов, на предельном звенящем холоде рассекающего кромку льда у берега замерзающего норвежского озера? Впрочем, и я не видел. Однако подозреваю, это нечто подобное. Серое и поющее с почти неразличимым, но, всё же, более чем явственным оттенком голубого. Но это вообще не цвет, это отблеск на самом кончике со свистящей скоростью пролетающего перед глазами того самого клинка.

Женщина оказалось опытной, вопросов задавать не стала и, сразу всё поняв, предъявила мне для опознания швейное изделие соответствующего артикула. Я посмотрел на стандартную бирку.

Тут нужно учитывать одну такую штуку, для нынешнего поколения не всегда до конца понятную, что в Союзе не было единого понятия цены какой-нибудь вещи, тут действовала определенная и не самая простая система этих самых цен, но данная тема отдельная и мы сейчас не станем в нее углубляться. Замечу только, что теоретически имелись, например, привозные шмотки, аналогов которых в стране просто не существовало. Помню, курсе на третьем, моему приятелю и одногрупнику Сереже Устинову папа, известный драматург, привез из-за границы джинсовый пиджачный костюм. Я даже через столько десятилетий еле сейчас удержался, чтобы не написать это словосочетание исключительно заглавными буквами. Уж само по себе понятие «джинсовый костюм» было почти фантастическим, а еще и «пиджачный», то есть, не куртка, а именно самый настоящий пиджак, но сшитый из джинсовой ткани… Народ из соседних институтов приходил посмотреть на Сережу и готов был часами ожидаться окончания занятий, чтобы только краем глаза взглянуть на подобное чудо.

Понятно, что там разговор о цене вообще не шел. Хотя и были, и о них уже много и книг написано, и фильмов снято, практические профессиональнее торговцы такого рода товаром, называемые «фарцовщики». Но даже среди них, если речь заходила об эксклюзиве, характерен был такой диалог:
- Отдай джакеток, сколько хочешь?
- Ничего не хочу. Убей меня ценой, подумаю.

А вот госцена, это совсем другое дело. Если она в принципе имелась, то по поводу дефицита могла идти речь о понятиях «столько-то сверху» или по кратности – «полторы цены», «три цены» и так далее. Но именно мужской костюм, по крайней мере, в кругах моего общения, вообще не очень принадлежал к тому классу вещей, за которым гонялись или готовы были уж особенно переплачивать. Потому и относительно цены тут более-менее всё было известно и понятно.

Нормальный и достаточно приличный по меркам времени отечественный костюм мог стоить от шестидесяти рублей до аж ста десяти, ну, двадцати, в крайнем случае, в зависимости даже в основном не от каких-то привходящих свойств, а исключительно от качества самой ткани. Соцстрановские, типа польских или гэдээрошных, иногда тоже попадались и плавали от ста двадцати до ста сорока-ста пятидесяти. В крупнейших универмагах, порой, «выкидывали» финские по сто шестьдесят. У моего завотделом Валеры Хабидулина был тоже финский, но за сто семьдесят. По крайней мере, он так говорил. Это был самый дорогой костюм, о котором я до того когда-нибудь слышал, имея в виду опять-таки, уже упомянутую «госцену». Как и Финляндия была самой капиталистической из стран, о которых я знал как о производителях костюмов, бывающих в наших магазинах.

Всё это я рассказываю с единственной целью, чтобы объяснить читателю, почему я не сразу поверил своим глазам, когда увидел на бирке- этикетке, что костюм французский и стоит двести сорок рублей.

При этом, надеюсь вы понимаете, цифры эти не имели абсолютно никакого отношения к реальной стоимости вещи у себя на родине. Там она могла быть по любому курсу и в десять раз дешевле и в сто раз дороже. Тут, как и еще во многом, действовали совсем никому не ведомые законы.

То, что мне предназначено судьбой его купить, сомнений уже не оставалось, но где-то в глубине души, в подсознании, внизу живота сохранялась память о взгляде Аси Купреяновой, и потому я сделал последнюю попытку сопротивления. Дело в том, что фигура моя в то время под влиянием постоянной жажды наживы, приводящей к регулярному тяжелому физическому труду на свежем воздухе, не очень соответствовала стандарту, отраженному в советских размерах швейных изделий. Потому штаны я обычно покупал 46-го размера, хотя мог натянуть и 44-й, а вот куртки даже 52-го были мне в обтяжку. Как решается это проблема при покупке костюма, я попросту не знал.

Однако, выслушав эту трогательную историю, строгая женщина произнесла таинственную в том момент для меня фразу: «Ну, слава Богу, теперь у меня появится комплект даже для члена Политбюро», - на несколько минут удалилась, после чего принесла мне два костюма, 46-го и 52-го размеров, и велела идти мерить брюки от одного и пиджак от другого. Комплект сел как влитой. Понятно, что снять его я уже не смог.

Да, я ничего не сказал о модели и покрое. А не помню. Не имеет значения. Костюм, как костюм. Но цвет… Впрочем, это мы уже проходили.

Я надевал этот костюм трижды.

Первый раз в ресторан «Белград» тем тоскливым вечером, когда зло и угрюмо, без малейшего намека на веселье, заказывал оркестру Танюшки Коньковой «Гори, гори, моя звезда…» двадцать шесть раз подряд, и пожилой, очень богатый и еще более интеллигентный грузинский цеховик, выбравшийся на несколько дней в столицу и мечтавший потанцевать со снятой за бешеные деньги девочкой под что-нибудь чуть более веселое, пытался заплатить мне двести рублей, чтобы я только разрешил музыкантам сделать небольшой, на пару-тройку песен, перерыв в серии старого романса, а я, в конце концов, сжалился над пятидесятилетним человеком, казавшимся мне тогда глубоким стариком, и сказал ребятам после восемнадцатой «звезды» немного прерваться.

Второй раз в Лас-Вегасе. Мы с Петькой проехали из Лос-Анджелеса на стареньком прокатном «Олдсмобиле» через всю пустыню Смерти. К вечеру, когда из ничего перед нам вспыхнули огни столицы потустороннего для советского человека разврата, остановились в мотеле «Твенти уан», в номере, что явствует из названия, за двадцать один доллар на двоих. Переоделись, и я вошел в игровой зал казино «Фламинго-Хилтон» в этом самом костюме из партийных запасников Государственного универсального магазина столицы СССР. Через несколько минут нас окружили люди в черном и долго ходили за нами следом, пока я не плюнул и не показал серпастый и молоткастый. Они тяжело вздохнули, извинились и объяснили, что в таких бешено дорогих вечерних французских костюмах сюда приходят только главари мафии, в основном, кстати, тоже русской. Потому, как нормальные люди, с целью провести всю ночь за игровым столом, надевают что-нибудь гораздо более простое и удобное. Я поблагодарил и сказал, что следующий раз обязательно последую их совету. И, между прочим, обещание свое выполнил.

Последний – первого сентября 1986 года, в день, когда отвел старшего сына в школу и моя прекрасная молодость закончилась.