«Чиновническая-то армия… они же не навеки чиновники, это же не клеймо выжженное на них. Я тоже думаю, что, понимаете, многие люди, идя туда, они ведь, как бы сказать, они не убеждены, что поставили на себе крест, и я не думаю, что они выбрали лучшую участь, я не говорю о них как о потерянных. Я абсолютно убеждён, что многие и из нынешних чиновников, и из нынешних лоялистов, и из нынешних откровенных защитников самой крайней тирании, таких у нас тоже очень много, я не думаю, что эти люди потеряны. Человек меняется, у человека есть право передумать. Я уверен абсолютно, что механизм вытеснения лоялистов в оппозицию уже пошёл. Это началось с Гудкова, это продолжится сейчас ещё какими-то людьми в Думе. Мне было бы очень приятно, если бы Познера убрали с Первого канала. Мне кажется, это бы его радикализировало».
Тут придется, чтобы сразу не уйти в сторону, совсем оставить уточнения относительно того, насколько вообще правомерно употребление в данном контексте слова «чиновник». С одной стороны, я сам всегда категорический противник слишком уж обобщенной характеристики людей по их социальной, профессиональной или какой иной подобной принадлежности. Кроме случаев, естественно, когда имеется в виду принадлежность к некой группе, изначальные и целеполагающие установки которой мне глубоко враждебны. Ну, скажем, если человек является членом чисто нацистской организации или входит в банду наркоторговцев, то мне там уже особо разбираться в нюансах и не хочется, и не требуется. А сама по себе работа на государство…
Но, с другой стороны, бывают и исторические периоды, и конкретные ситуации, когда всё государство в целом приобретает такие свойства, что работа на него в любой форме не может не накладывать отпечаток некой, лично для меня, нерукопожатности. Ну, вот, например, я долгое время категорически не мог общаться с представителями, с некоторого момента даже и бывшими, советской партийной и комсомольской номенклатуры.
Однако отбросим всё это по уже названной причине и согласимся, что мы понимаем, о чем идет речь и употребляем здесь наименование «чиновник» в большой степени условно. Так вот, главный тезис Быкова: «Человек меняется, у человека есть право передумать» на определенном нами уровне условности я воспринимаю как веру Дмитрия Львовича в то, что «чиновник» может дорасти до уровня нормального человека под влиянием каких-то внешних обстоятельств, приведших к внутреннему душевному и нравственному перерождению. Вера, кстати, для писателя, возможно, и необходимая, но не даром же я себя никогда не смел причислить к столь почетному званию.
И в отличие от Быкова не являюсь в этом вопросе таким уж оптимистом. Я раньше верил, то есть, и сейчас верю, просто происходило это раньше, в трансформацию и искреннее прозрение таких людей как Александр Николаевич Яковлев. На фронте перед атакой вступить в партию, после войны ринуться восстанавливать страну и одновременно строить свою карьеру, круто взметнувшуюся до самого верха, а потом, после двадцатого съезда, мучительное и долгое прозрение, приведшее к тому, что в стране, даже всё ещё управляемой его ближайшими друзьями и соратниками, не осталось для Александра Николаевича иного места и дела, как только в комиссии по реабилитации жертв репрессий. Вот это истинная трагедия разочарования. Но для неё необходимо изначальное очарование и бескорыстная искренность.
А в чем может быть разочарование у обобщенного Познера? Его, кстати, Быков совсем зря всуе упомянул, там слишком другая история, и трансформация, насколько могла, давно произошла, и с дальнейшей сложности просто по чисто техническим, возрастным причинам. Но то, что он попал практически без отбивки и перехода в конец абзаца о «чиновниках», таковым нынче ни в коей мере формально не являясь, между прочим, тоже о многом говорит.
Но оставим фигуры переусложненные по ряду субъективных причин, типа Познера. Вот, предположим, какой-нибудь, даже не говорю Мамонтов, а всего лишь Соловьев или вовсе Малахов, они что, верили по-настоящему когда-нибудь во что-нибудь, были чем-нибудь столь искренне очарованы, что способны ощутить настоящую боль от разочарования? А без боли невозможны изменения души. Только меркантильная поведенческая хитрозадость. Вон Парфенов. Тоже в оппозиционеры в какой-то момент подался… Не знаю, меня и от него конкретно, и от таких как он, всегда мгновенно начинает тошнить и не верю я им ни на малейшую толику.
Я почему сразу начал с того, что это ни в коей мере не спор? Именно потому, что речь идет именно о неоднократно уже мною помянутой вере, а тут спор всегда бессмысленен. Просто Быков верит в прекрасные превращения, а я нет. И могу только со своей стороны попытаться пояснить, на чем основывается мое неверие.
С раннего детства я читал одних писателей, не буду сейчас даже никаких фамилий называть, просто, очень хороших писателей, сначала, может, даже мало что понимал, потом перечитывал, потом ещё много раз обращался к ним в разные периоды, но всю дальнейшую жизнь открывал для себя их правоту. И в ситуациях, и в человеческих характерах и в вариантах нравственного выбора. И это привело меня к выводу, что данные писатели рассказывали о реально существующем мире и действующих в нем реальных же законах.
Одновременно и других писателей читал. Тоже очень хороших. Но далее, по собственным наблюдениям и накопленному с долгими годами опыту, понял, что так, как они описывают, не бывает. Ну, скажем так, помягче, скорее всего не бывает, во всяком случае, меня жизнь в реальности ими описываемого не убедила. Не просыпалась спящая царевна, не получал полцарства добрый молодец и не сносила курочка золотое яичко. Так что, скорее всего, это сказка. Она хорошая сказка, и пишут её хорошие люди, и читающие, возможно, становятся иногда чуть лучше, но мне это всё уже не очень интересно.
Впрочем, возможно я зачерствел сердцем и несправедливо утратил веру в сокрушающую силу добра, а на самом деле нет людей, потерянных для светлого и чистого, надо только… Чего надо, это я ещё не придумал, до и охоты нет. Вон Быков пусть и придумывает. Ему за придумки хоть деньги платят, а мне «за так» надоело напрягаться по поводу подобной чепухи.
Чего-то под конец не хватило мне благостности и положительных эмоций. Совсем испортил себе характер этими злобными писаниями. Надо завязывать.