Очень не люблю говорить «к случаю», тем более, если это подобного рода случай. И всё-таки я напишу несколько строк под таким школярским условным названием. Потому, что видимо, действительно, если и был при моей жизни хоть какой-нибудь политик, к которому я относился с полнейшим уважением без малейших оговорок, так это Маргарет Тэтчер. Возможно, исключая Гавела, но там все же совсем другая история.

Только сразу прошу учесть, что это не попытка исторического очерка или, уж тем более, исследования. А именно «Моя Тэтчер», как, если кто помнит, писали когда-то сочинения, типа «Мой Пушкин» или «Моя Москва». Потому принципиально не освежаю в памяти какие-то источники, не поднимаю документы, но лишь хочу рассказать, как воспринимал происходившее тогда почти тридцатилетний советский человек, и как восприятие это ничуть не изменилось у него по прошествии ещё тридцати с лишним лет. А к реальным событиям и к личности скончавшейся баронессы сказанное далее может иметь достаточно опосредованное отношение.

И пока всего один эпизод. Если совсем объективно, видимо, не самый значительный и такой уж судьбоносный, как многие иные. Но сейчас о нем.

Аргентинским военным, балансирующим в тот момент на острие власти со все большими усилиями, эти острова нужны были точно так же, как и Англии. То есть, ну, совсем не нужны. Но им позарез нужна была какая-нибудь душеподьемная победоносная история. И ничего лучше захвата или, в их риторике, «освобождения и возвращения» Мальвин придумать было нельзя. Авантюра казалась практически беспроигрышной.

Вообще в подобных случаях всё прогрессивное человечество обычно, по сути, автоматически и особо не задумываясь, начинало бодрую песню про агрессивных империалистов, что маленьких обижают, вот она ихняя хваленая демократия, ну, и весь такого рода «Интернационал». Но тут даже в советских передовицах я что-то не помню, чтобы особо именовали эти самые Фолкленды – Мальвины «островами свободы» и кричали о «руке помощи братскому аргентинскому народу». То есть, конечно, называли происходящее «британской агрессией», но как-то чрезвычайно вяло, настоящего драйва не чувствовалось и даже при голосовании в ООН воздержались.

Тому есть множество причин, у меня нет цели заниматься подробным анализом, но, прежде всего этот несчастный клочок суши изначально был каким-то на редкость убогим и затерянным. Сами конфликтующие стороны вспоминали до того об островах последний раз лет полтораста назад, а уж в остальном мире об их существовании подозревали только самые упертые любители кроссвордов с географическим уклоном. А во второй половине двадцатого века говорить о чьих-либо «исконных правах» на, по историческим меркам, совсем недавно и то очень относительно заселенные, затерянные в океане осколки было просто смешно.

К тому же, правила тогда в Аргентине крайне никому не симпатичная военная хунта, однако даже не под какими-то лицемерными левыми или социалистическими лозунгами, а вполне себе откровенные, такие, типа, американские «сукины сыны», но «свои сукины сыны».

Короче, классический вариант, когда «никто не хотел воевать». Ну, высадили по каким-то своим, чисто внутренним причинам аргентинцы десант, подняли над Порт-Стэнли флаг и, похоже, сами не знали, что дальше делать. В смысле, и делать было дальше нечего, какой-то совсем тупой и бессмысленный поступок.

С другой стороны, базарить по этому поводу всерьез лень было не только нам. Всевозможные «они» были ничуть не активнее. И даже лично Рейган, при всем своем уважении к Тэтчер и самом теплом отношении к Англии, совершенно был не готов впрягаться за неё по данному конкретному поводу. Мечтал только о том, чтобы его на эту тему оставили в покое, и как-то там оно само тихонько рассосалось по-мирному.

Позднее наиболее близкий мне мыслитель прошлого столетия Борхес назвал ситуацию «конфликтом двух лысых из-за расчески». Блестяще, как и всё, им сказанное. Но, пожалуй, единственное, с чем я никак не могу согласиться. Однако тогда именно такое отношение в мире было превалирующим. Нелепо даже думать о войне по столь чепуховому поводу. Широко популярной оказалась также фраза о «какой-то тысяче овцеводов», ну, никак не влияющих на судьбы человечества.

И, наконец, последнее. Великий Британский флот находился в очень убогом состоянии, Фолкленды на другом конце планеты, и это совершенно не та ситуация, когда гигантской военной державе ничего не стоит прихлопнуть какого-то там взбунтовавшегося комара одним щелчком. Очень дорого в крайне сложной экономической ситуации, предельно рискованно и совершенно никому не понятно, зачем в принципе нужно.

Мысли никакой о престиже, что короны, что самой Тэтчер не было. Этот художественный свист только потом уже появился. А тогда всеобщее настроение казалось удивительно единодушным. Все считали, что Англия с Аргентиной должна спокойно договориться и, по максимуму не теряя лица, острова отдать. И не получилось бы тут малейшего ущерба репутации, а, наоборот, только аплодисменты за победу «здравого смысла» и проявление «доброй воли».

Все считали. Даже в самой Англии почти все. Кроме одного человека. Маргарет Тэтчер. А у неё не было ни малейшего сомнения, как следует поступить. По той самой причине, которую называли столь смешной и нелепой. Эта вот «тысяча овцеводов». На самом деле, собственно овцеводов, видимо, даже сильно меньше. На всех островах меньше пары тысяч человек со стариками, детьми и характерным для подобных мест большим количеством бездельников, которым и овцеводством заниматься лень. Но это были потомки английских переселенцев, говорившие по-английски и совсем не мечтавшие превратиться в аргентинцев. И Тэтчер сказала единственную фразу: «Британия обязана защитить каждого из этих своих подданных так, как и любого другого». Защитить каждого. И точка.

Когда через тридцать лет после тех событий, согласно закону, были рассекречены все относящиеся к ним документы, то в британской прессе попытались раскрутить «сенсацию». Что, мол, оказывается, позиция Тэтчер тогда не являлась столь уж однозначной, и она на самом деле была готова отдать острова Аргентине. А свидетельствует о таковой готовности следующий факт. Оказывается, в какой-то частной беседе Маргарет сказала, что не возражала бы, если бы с этим согласилось население Фольклендов. А знаете, сколько на последнем недавнем референдуме у них проголосовало за отказ от британского подданства? Три. Еще раз – три человека.

Правда, она несколько дней раздумывала. Но не о том, что делать. Просто хуже, чем не защитить, могло быть единственное – попытаться и не справиться. А ситуация действительно была сложной. И Тэтчер прикидывала, как сделать. После чего позвала одного из генералов и спросила: «Ладно, а теперь рассказывайте, как воюют и что это вообще такое?»

Она собрала всё, что смогла. От атомных подводных лодок и вполне ещё приличных эскадренных миноносцев до списанных и лишь по случайности не проданных двух старых авианосцев, наспех приспособленных для перевозки войск круизных лайнеров и контейнеровозов, за несколько дней переделанных под вертолетные площадки. И дряхлая корыстная империя, при полном недоумении всего такого гуманного и просвещенного мира, разве что пальцем не крутившего у виска, скрепя проржавевшими шпангоутами, по приказу дочки бакалейщика двинулась на другой край света защищать своих овцеводов.

И потом Маргарет лично написала 258 похоронок семьям каждого погибшего солдата на этой войне. Не подписалась, а написала сама. Семье каждого.

Но закончить я хочу словами совсем другого человека. Других кровей, другой биографии и взглядов, ну, вовсе не похожего на Тэтчер. Все прекрасно знают, что прусский и шведский генерал, норвежский, шведский, британский и германский адмирал, двоюродный брат нашего последнего императора, правивший Данией под именем короля Кристиана Х, никогда не надевал желтой звезды во время гитлеровской оккупации в знак солидарности со своими подданными-евреями. Просто потому, что немцы в Дании так и не отдали подобного приказа. Это легенда. Довольно распространенная, но всего лишь легенда. Однако не совсем уж беспочвенная.

В 1942 году король пришел в копенгагенскую синагогу и сказал: «Если евреев Дании заставят носить символ, что отличает их от других моих подданных, то я и моя семья тоже будем носить этот символ».

А вот это уже не легенда.