Это только тупые, особенно, непьющие иностранцы считают, будто ритуал потребления спиртных напитков в России столь примитивен, как они там у себя в Голливуде изображают. Когда звероподобные мужики с мордой спившегося Шварценеггера поднимают стаканы и ничего больше не могут выговорить на ломанном русском, кроме «Будем» и «За ваше здоровье».
Но нашему читателю не надо объяснять, сколь традиции в этом вопросе с одной стороны многообразны и вариативны, а с другой - предельно разработаны до мельчайших деталей и не терпят излишней самодеятельности. После какой рюмки следует выпить за дам, а после какой конкретно за жен, на каком этапе уместен разговор про успехи детей или, наоборот, жалобы на них, а когда следует понизить голос и, хоть на расстоянии нескольких километров посторонних ушей как будто нету, начинать рассказывать слишком уж скабрезные анекдоты или делиться не совсем легитимными нюансами собственного бизнеса.
И уж, конечно, каждый нутром чувствует, когда следует начинать говорить о политике и какого именно уровня. Правда, и тут имеются некоторые тонкости. У нас даже иногда встречаются отдельные граждане, не совсем точно представляющие относительно Земли и Солнца, что вокруг чего крутится, но последнего отечественного двоечника ночью разбуди и спроси, он мгновенно и безошибочно ответит, как алкоголь действует на килограмм живого веса потребляющего. Потому направление и уровень оживленности беседы, несомненно, зависят от комплекции участников застолья, а так же ещё множества факторов, от качества закуски до места расположения компании. В помещении, например это одно, а вот на свежем воздухе – совсем другое.
Но обычно, всё-таки, если не вмешивается совсем чрезвычайное, граммов после ста пятидесяти-двухсот на брата под копченую рыбку с лимончиком и маслинами, перед жульеном или ещё какой прокладкой между холодным и солидным горячим, наступает самое время отстраненно и без малейшей истинной кровной заинтересованности, исключительно дабы показать образованность и широту кругозора, упомянуть что-нибудь про международное положение и переходить, наконец, к родному и близкому. К политике именно внутренней.
Но не сразу ко всей, а принято начинать с наиболее актуальной для каждого конкретного круга общения области. Так что, учитывая географию происходящего, не было вчера ничего естественнее, как то, что бывший налоговик почти одновременно с действующим чиновником и игорным пенсионером завели разговор о неожиданной и как будто странноватой отставке Собянина.
Понятно, мнений высказывалось множество и самых разнообразных. От заговора с целью посадить на место мэра Прохорова и страшной мести великого Лужкова до предположения о внезапно вспыхнувшей в глубинах души Сергея Семеновича тяги к возрождению истинной российской демократии. Темы вполне хватило ещё бутылки на полторы. Но затем, по обычаю, перед уже окончательно дошедшим до кондиции шашлыком и сопутствующим ему перерывом на «Бургундское», взоры присутствующих, с пока ещё немым, однако очень явственным и назревшим вопросом, устремились к хозяину дома, то есть к вашему покорному слуге.
Тут должен сделать небольшое отступление и в какой-то степени уточнить, почему собственно, занимая на социально-экономической лестнице место явно ниже обычно присутствующих за моим столом, я, тем не менее, настолько пользуюсь авторитетом, что за последним завершающим и разъясняющим словом уже давно принято обращаться всё-таки ко мне. Об уровне ума, таланта и обширности знаний мы сейчас, естественно, даже упоминать не станем, это само собой разумеется и не обсуждается, но тут есть и более прикладная причина.
Дело в том, что, в отличие от своих собеседников, я могу высказывать мнения, основанные на так, помягче изложим, не абсолютно достоверной и лично мной не до конца проверенной информации только по темам, где следование этим самым моим мнениям или хотя бы принятие их во внимание никаким образом не может нанести слушателям какого-либо реального урона и не способно привести к серьезным практическим неприятностям.
Ну, скажем, представления не имею о внутренней планировке яхты Абрамовича. Однако, в определенном состоянии, вполне способен завраться и подробнейше описать, где у него там сауна, по каким закоулкам сортиры запрятаны, а где вообще такое помещение, куда вовсе никогда никого из посторонних не пускают. Делаю это хоть и не без некоторых угрызений, но предаюсь удовольствию от собственного полета фантазии и с достаточно спокойной совестью, поскольку уверен, что никому из знакомых не грозит оказаться на этой самой яхте и заблудиться там из-за моих разыгравшихся фантазий.
Потому народ, меня за это уважая, одновременно и доверяет, зная, что не подставлю и зазря напускать туману не стану. Особенно, по такому вполне насущному и даже для некоторых присутствующих почти кровному вопросу, как расстановка сил в городских верхах, от которой кое у кого зависит… Нет, не буду уточнять, что зависит. Не уполномочен. А когда не уполномочен, то и нем, как рыба, за что уважаем дополнительно.
А теперь вновь вернемся к моменту, когда я почувствовал, что настало время и мне высказаться про истинные причины, последствия и перспективы громкого поступка Собянина. Я хотел было сразу начать, тем более, что мясо люблю предельно горячим, а почти ничто, кроме здоровья родственников, не стоит бестолку остывающей свинины, разговоры же о политике за моим столом принято перед шашлыком завершать и вкуса хорошего вина ими не оскорблять. Но вдруг застыл с полуоткрытым ртом, даже от недоумения не закурив сигареты. И с ужасом понял, что сказать мне нечего. Ну, то есть, совсем. И не только потому, что имелся явный недостаток информации, Бог с ним, это как раз тот стандартный случай, когда знание общих законов много важнее фактических мелочей. Главное, что я внезапно ощутил, насколько мне всё это беспредельно скучно и неинтересно. И это непривычное состояние медленно, однако неотвратимо стало приводить меня в смятение, потихоньку переходящее в ужас.
Пауза затянулась. Мужики принялись было обеспокоенно на меня поглядывать, но я всё-таки взял себя в руки, сосредоточился и подвел промежуточный итог неожиданным, почти противоестественным образом зашедшей в тупик беседы:
- Видите ли в чем дело, господа… Тут, подозреваю, следует надеяться не только на мой великий провидческий дар, но, скорее, припадать к таким вечным источникам мудрости, как бессмертная классика. У нас нынче порвалась не только связь времен или нарушились причинно-следственные связи, но и вовсе исчезло поле прохождения сигналов мироздания. Потому ничего об отставке чиновника говорить не берусь, однако настоятельно рекомендую завтра на всякий случай посидеть дома и, особенно, лишний раз по городу уж точно не кататься. А теперь – за любовь! (Это, кстати, обычно лучший момент для подобного тоста, которому особую убедительность придает легкая терпкость хорошего французского красного).
Вряд ли стоит упоминать, что никто из вчерашних моих собутыльников уже давным-давно на метро не ездит. Но все уже успели позвонить и поблагодарить. Не без некой, впрочем, укоризненной подозрительности в голосе. Типа, ведь ты же, сука, Васильев, получается, наверняка что-то знал и высчитал, не мог выразиться конкретнее? Но, всё равно, большое спасибо, вот и жена тоже передаёт. Это, надо признать, каждый не забыл отметить дополнительно.
И, поскольку по делам не ездили, похоже и завтра побаиваются, то сегодня снова напрашиваются на ужин. Я пока отнекиваюсь. Не могу столько пить каждый день. И старею, и как-то до сих пор не могу отойти от того ужаса, с которым вчера застыл поняв мощь накатывающего на меня всепоглощающего потока убийственной тоски.