9.18 Критические заметки по национальному вопросу - 2

   Однако, хватит отлынивать и пора перейти к самой сути вопроса. Историческая обстановка не дает нам более возможности увиливать и отделываться пустыми фразами. Уже не проходят все эти трогательные песни про «наше многонациональное государство», про «преступник не имеет национальности», «главное – равенство пред законом каждого, не зависимо от этнической принадлежности» и подобная абстрактная либеральная ахинея. Проблема поставлена ребром. Ты за русских, мать твою, или нет? Или за всяких там чучмеков? А может ты, как еще  недавно говорили в Америке, любитель нигеров? Или, совсем уж не к ночи будет помянуто, жидов предпочитаешь, и, вообще, сам немного такой? Так что, давайте определяться, кто за какой интернационал, кто за Ленина, а кто за Ленона. Для начала, я считаю уместным процитировать отрывок из одной моей работы, связанной с творчеством Льва Гумилева. Работа строго научная, никакого отношения к сегодняшним события не имеющая, но, думаю, кое-что из нее станет понятным. Не о Гумилеве, естественно, а обо мне.
   «Здесь мне следует, наконец, окончательно и решительно объясниться по поводу национального вопроса, дабы грязные инсинуации определенных недобросовестных оппонентов не замутнили кристальной чистоты моих беспристрастных логических построений. Честное слово, я не испытываю никакого психологического дискомфорта от того, что Гумилев не любил евреев. Ну, не любил, и ладно. Я-то сам к ним тоже, мягко говоря, не очень… Столь же сильно, как евреев, я не люблю только русских. Извинение для себя нахожу в том, что европейцев, американцев, негров и прочих косоглазых тоже терпеть не могу. Видимо, лучше всего отношусь к пигмеям. Особенно после той истории, когда недавно, во время одного из межплеменных конфликтов на них началась охота с целью употребления в пищу. Несколько пигмеев умудрились добраться до Америки и явились в ООН с жалобой. Представьте себе эту картину — стоят, робко прижимаясь друг к другу маленькие человечки и вежливо так просят Генеральную Ассамблею, чтобы их перестали кушать. Лично у меня на глаза наворачиваются слезы. Кстати, мало кто знает, что пигмеи — это не нация или племя, а совершенно отдельная четвертая раса. Впрочем, вполне вероятно, что мое благожелательное к ним отношение связано более всего с тем, что я ни с одним пигмеем лично не общался и даже ни одного из них вживую не видел. Все же прочие вызывают у меня эмоции исключительно отрицательные».
   К Шарону как-то обратился один корреспондент, начав свой вопрос со слов: «Вы, как, прежде всего премьер-министр…» Шарон вежливо, но жестко поправил журналиста: Прежде всего, я - еврей». Понимаю, почему политик в той ситуации, даже наверное, должен был именно так ответить. Да, скорее всего, и сам генерал так считал, и был совершенно искренен. Но я в то момент задумался, а что бы лично я ответил, но не на своем месте, тут думать нечего, а представив себя на месте Шарона. Что бы мне показалось важным отметить «прежде всего». Я долго перебирал все, что знал о нем, и, в конце концов, понял, что смог бы сказать только одно: «Прежде всего, я – Ариэль Шарон».
   Я много лет занимался изучением творчества Достоевского, но не могу привести текстуальных подтверждений своего мнения, однако полностью уверен, что если бы такое «прежде всего» он формулировал для себя самого, то это было бы не «русский», не «православный», и даже не «гениальный писатель» (а он свою гениальность, несомненно, не только чувствовал, но и осознавал). При полном стремлении погрузиться в названные понятия и даже полностью раствориться в них, все-таки, как  главное «достояние для Единственного» - именно Федор Достоевский. И даже Лев Николаевич, кто бы там и как не рассуждал о причинах внутреннего разлада, приведшего под конец жизни к побегу неизвестно куда и во что, основную причину я вижу в осознании главенства над всеми теориями и верованиями одинокой и не сумевшей преодолеть своей отдельности личности, называющейся Лев Толстой. Да что там писатели наши, бывшие при всем величии, все же только слабыми грешными мирянами. Отец Павел Флоренский, церковью официальной нашей по причинам, на мой взгляд, далеким от смысла христианства, до сих пор не канонизированный. Перечитайте его «Столп и утверждение истины»… Хотя, это я уже заболтался. Не перечитывайте. Пойдем дальше.
   При этом, надеюсь, чтитель понимает, что я не пытаюсь выступить идеологом (я вообще, упаси боже, меньше всего идеолог чего бы то ни было) абсолютизированного индивидуализма, всепоглощающего эгоизма или чего-то подобного. Всего лишь пытаюсь объяснить свое понимание проявления некоторых высоких и всеохватных идей на самом нашем примитивном, бытовом уровне, применительно к жизни ежедневной и практической. Когда идут рассуждения о том, что интересы какой-то группы, будь они национальные, религиозные, государственные или любые другие, приоритетны перед интересами отдельной личности, то, чаще всего, логика таких рассуждений безупречна. Отдельному, особенно, желающему чувствовать себя порядочным, человеку даже как-то неудобно утверждать, что он сам по себе много важнее, чем целое сообщество. Но на практике все это превращается в рутинную бюрократическую систему, в которой некоторое количество наиболее ловких трактователей интересов общества (государства, нации, религии и т.д.) присваивает себе право от имени этого самого общества определять судьбу всех прочих личностей и выстраивать иерархию ценностей. А потом приходит участковый, или приезжает автобус с ОМОНом, в зависимости от потенциальной, установленной группой ловкачей, опасностью интересов человека для интересов общества, и далее все по нашему обычаю. Вот про те же ценности. Большой философ Дмитрий Быков как-то сформулировал мысль, что человеческая жизнь отнюдь не является высшей ценность, есть кое-что и более ценное, ради чего этой самой жизнью можно пожертвовать. И я бы готов был с этим согласиться. Но с одной маленькой оговоркой. Если бы все это Быков говорил о своей собственной жизни. И только относительно нее решал, стоит что-то больше, чем она, или нет. И очень бы мне не хотелось, что бы тот же Дмитрий, или кто-либо другой, предпринимали подобную сравнительную оценку относительно конкретно моей, Александра Васильева, жизни, и решали, ради чего следует ею жертвовать. То есть, хочу совсем конкретизировать. Да, я тоже считаю, что есть вещи более ценные, чем жизнь человека. Одного человека – меня. Но не посмею утверждать, что есть нечто более ценное, чем жизнь Дмитрия Быкова.
   Я не могу призывать к толерантности потому, что отнюдь не чувствую своих таких уж больших способностей к ней. Все-таки моя терпимость к чужой культуре, к иным нравам и обычаям очень ограничена рамками той духовной традиции, в которой воспитан я сам. И у меня нет никакой терпимости к человеческим жертвоприношениям инков, каннибализму африканских племен и прочим экзотическим штучкам, пусть и освященным тысячелетиями местной традиции. Я никогда не приду в тот восточный дом, где женщине запрещено  не только сидеть за одним столом с мужчинами, но даже и вообще сидеть в их присутствии. Нет, я не стану при каждом представившемся случае высказывать свое мнение и поучать кого - либо, особенно когда меня не спрашивают. Я просто не пойду в тот дом и не буду из уважения к иным национальным или религиозным традициям вежливо ужинать с его хозяином. И точно так же я не пойду в наш отечественный дом, где муж колотит свою жену и детей потому, что в их семье поколениями так принято. Более того, я и в свой дом подобных людей не приглашу, точно так же, как людоедов. Мне неприятно, когда во дворе перед моим домом демонстративно перерезают горло барану, когда по улице носят коробки с мумифицированными частями человеческого тела, называя их мощами да еще норовя прикоснуться к ним губами, когда меня оставляют под дождем на улице потому, что в субботу нельзя нажать на кнопку открывающего входную дверь электрического замка… Да много чего мне не нравится, причем на столько, что быть толерантным, то есть терпеть все это с уважением, я совершенно не способен. Другой вопрос – мера агрессии при реакции на то, что тебе совершенно чуждо. Мне представляется, во всяком случае так это для меня лично, что все же она должна зависеть тоже от меры несоответствия чужих традиций твоим представлениям. Понятно, что с палкой или ружьем я не пойду восстанавливать свои представления о справедливости ни в восточный дом, ни даже в семью к мужу – насильнику. Особенно, если все происходящее там устраивает жену с вечным синяком под глазом. А вот тех, кто кушает моих любимых пигмеев, я бы все же расстреливал к чертовой матери. Уж извините за такую неполиткорректность.
   Можно, конечно заниматься попытками классификации  этих самых объединений. Понятно, что объединение по национальному и политическому признакам различны между собой. Национальность не выбирают, а к политической партии ты можешь примкнуть, или выйти из нее. Но это различие во многом ложное и чисто внешнее. Родиться или нет человеком определенной национальности – выбора, действительно нет. Но объединяться с кем-то чисто по национальному или расовому признаку – это совершенно индивидуальный выбор каждого, ничем не отличающийся от вступления в политическую партии.
   Понимаю, что очень просто упрекнуть меня в том, что я, в своем зверином индивидуализме отрицаю возможность любых совместных действий нормальных порядочных люде, так как без их объединения невозможно противостоять темным силам. Темным силам, думаю, в любом случае, противостоять практически безнадежно, хотя это вовсе не означает, что делать этого не следует. И я даже готов объединяться. Но только не в системе, когда мое мнение путем голосования окажется подчиненным воле большинства. Я предпочитаю всю жизнь объединения по принципу строительного коллектива. Во множестве я работал, множество организовывал и возглавлял. Но там все просто. Мы вместе строим дом. Я знаю, как это делается. Если кто-то придумает лучшее конструктивное или технологическое решении – посмотрю, посчитаю, когда убедительно – соглашусь. Но был случай в бригаде бетонщиков в Южно-Енисейске, когда прислали бригадиром родственника кого-то начальника. И тот, просто по глупости и неумению, начал откровенно косячить, а «рабочие массы» единодушно его поддержали, просто, что бы не связываться, так как хорошие деньги платили, не зависимо от результата. Я, ни секунды не сомневаясь, собрал вещи и уехал в Мотыгино.
   Некоторое время, подростком лет десяти, прожил я в странной роли подпаска в деревне Свечи Сухинического района Калужской области. А рядом находилась  (и сейчас находится) деревня Колодзи. Деревеньки обе крохотные, все в них друзья, собутыльники, а то и родственники, но, довольно часто почему-то дрались друг с другом, причем дрались очень жестко, «в кровь», с проломленными головами, сломанными ребрами, а то и летальными исходами, и уж, во всяком случае, с постоянными и длительными милицейскими разборками. Признаюсь, что когда наши «свечинские» ходили бить «колодзинских», я прикидыался шлангом и всячески манкировал. Но когда «колодзинские приходили бить наших, выбора не оставалось,
   У меня было очень дорогая для меня вещь. Когда мой дед Вячеслав после  более чем двадцатилетней отсидки в лагере вышел по амнистии, он успел подарить мне велосипед «Школьник», после чего умер от заработанного на Колыме туберкулеза. Я над этим велосипедом трясся так, как ни над чем более во всей моей жизни. Так вот, я дрожащими руками, стараясь ничего не повредить, снимал с этого велосипеда цепь, обматывал ее конец изолентой, после чего руки переставали дрожать, и с этой цепью в руках я вставал в общую шеренгу «свечинских»
   А теперь несколько слов о вопросах уже совсем практических.  lev_56 пишет:
«У меня есть много знакомых, чьи дети приносят домой даже страшные истории: кавказская молодежь задирает, в институтах от них девушкам нет прохода и так далее. Я знаю родителей, которые обмениваются телефонами на всякий случай, чтобы, если что, выйти группой на защиту своих детей. В еврейских семьях шепчутся, что ненависть к кавказцам их пока прикрыла, как щитом. Почти всех говорят "достали". И это до погромов»
   И что? Встать группой на защиту своих детей, это святое при любой погоде. А потом идти бить «кавказцев»? Мне почему-то всегда в подобных случаях вспоминается совершенно идиотский фильм «Слепая ярость» с моим любимым Рутгером Хауэром в главной роли. Там он, слепой воин, в финальной боевой сцене вырубает свет для своих противников, и когда они оказываются в полной темноте, спрашивает их с максимальным ехидством: «Что, ничего не видите?. То-то же… А я постоянно так живу…»
   Так вот, ребята, я тоже всю жизнь так живу. И все мы так живем. А когда «щит кавказцев» исчезнет, объединимся с евреями и пойдем бить русских? А когда у кого-нибудь из застройщиков, кинувших соинвесторов на все бабки и оставивших сотни семей нищими и без крыши над головой, обнаружатся фамилии Рабинович и Саперович, объединимся уже с кем попало, но бить пойдем точно жидов?  Опять смешиваем Божий дар с яичницей?
   А милая моя оппонентка  prettyaspaint окончательно срезает меня следующим аргументом:
«…но если речь идет о физической угрозе мне, моим близким? … Есть у одного пользователя ЖЖ ya_iz_cccp один хороший комментарий на эту тему: "...Когда ваших дочерей изнасилуют или поубивают детей, я посмотрю на вашу толерантность. Первые на площадь побежите..." – мы не умеем быть в «чужой шкуре», пока это не коснется лично нас, а жаль...
Когда я читаю множественные посты и комментарии народа, мне неприятно их осуждение ребят и мужчин с манежки, и кричу: «это не так!». И на то есть основания, т.к. есть четкое представление о них, о их цели и о ситуации (то о чем мы с Вами говорили ранее). Конечно, не без погрешностей все прошло, но я это называю «издержки производства». В тоже время ловлю себя на мысли, что я и народ понимаю и «крик моей души» становится бессмыслен, т.к. мнение у людей складывается из того, как им это преподносят».
   Должен доложить, что аргументы подобного рода приводятся в сходных обстоятельствах примерно четыре тысячи лет существования внятных завершенных письменных источников. Но каждому новому поколению в юности они кажутся откровением и совершенно неотразимыми по своей убедительности. Девушка ссылается на некого блогера (я, кстати, его почитал, дремуч и необразован до беспредела) я же мог бы привести сотни, если не тысячи цитат подобного рода из трудов известнейших политиков, мыслителей и писателей. У того же Фолкнера это наиболее точно обострено – что станет делать противник расизма, если негр изнасилует его сестру? Я, хоть человек и совсем не верующий, но несколько суеверный, исключительно в том смысле, что признаю за произнесенными и написанными словами некую, не до конца изученную, но для меня несомненную материальную силу. Потому не стану обсуждать подобные вещи применительно конкретно к членам моей семьи. Но точно могу сказать, что бы ни случилось, я ни на площадь ни в подворотню не пойду убивать или даже просто бить людей, лично в бедах моей семьи не виновных.
   И маленькое замечание. Вскидывать руку в фашистском приветствии у стен московского кремля (да и где бы то ни было, просто в этом месте особенно оскорбительно конкретно для меня) и избивать подростков за показавшуюся кому-то неправильной внешность – никак не могу принять как «издержки производства». Вообще, когда издержками производства становятся реальные люди, это даже не начало фашизма с нацизмом в одном флаконе. Это уже полностью готовый флакон и есть.
   Подводим итог. Я очень плохо отношусь к белым, черным и желтым (с четвертой расой, надеюсь, все понятно). Потому, что, по моему мнению, подавляющее большинство из них – дрянь. А подавляющее большинство оставшихся – потенциальная дрянь. Я очень плохо отношусь к любому конкретному русскому, еврею, казаху или американцу, если это единственное определение, которое у него есть. Я чуть мягче (но не сильно) отношусь к любому футбольному фанату, коммунисту, филателисту, дайверу, католику и прочее, опять же, если это основное качество человека. Я могу разбираться в личных качествах человека, начиная с определений, типа слесарь, астрофизик, гурман, даже киноман, но не более.
   Да, и надеюсь, внимательный читатель заметил, что я ни разу не вспомнил в этом тексте подполковника.
   Я хотел поставить эти слова эпиграфом, но передумал  потому, что так поступил уже Александр Галич в поэме «Кадиш», а мне хотелось упомянуть в связи с изложенным и эту поэму и ее автора. Так что, очень важной для себя фразой  заканчиваю. «Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, как это делается». Януш Корчак. Дневник…
   Ну, и, конечно, «зиг хайль». Это уж, как обычно.