Васильев Александр Юрьевич

Господа! Прежде всего хочу искренне и горячо поблагодарить всех тех, кто в начале месяца поздравил меня с днем рождения. К сожалению, по техническим причинам мне было сложно ответить каждому лично и сейчас делаю это с таким опозданием потому, что были некоторые неполадки с интернетом и здоровьем. Почти месяц не подходил к компьютеру. Но сейчас с тем и другим всё получше, потому решил всё-таки написать несколько строк.

Я не собираюсь педалировать старческую сентиментальность, в конце концов вождь этой страны мой ровесник, а самым активным образом собирается ещё править практически до бесконечности. Но всё-таки столь близкое мое приближение к семидесяти позволяет повторить слова сэра Уинстона, что это ещё не конец, это даже не начало конца, но, пожалуй, это конец начала. Так что, какие-то итоги подвести можно.

Тем более, что прошедшим августом была не просто очередная годовщина новой России, но ровно тридцать лет с момента, как рухнула власть коммунистов и Союз. Страшно сказать. Тридцать лет, а как вчера. И уже получается, что вся моя сознательная жизнь, если отбросить дошкольные годы, разделилась ровно на две части. Ту и эту. Я, конечно, всё ещё истинно советский человек, но уже, получается, с некоторой значимой примесью. Утратил кристальную чистоту.

Весь прошедший месяц, так или иначе отмечая дату образования данного государства, практически все самозабвенно врали. В той или иной мере в зависимости от нынешнего своего положения, состояния и умонастроения, но врали все. Некоторые совершенно не злонамеренно, кто-то и вовсе почти искренне, но большинство всё-таки довольно подловато и истерически с совершенно конкретной целью. Объяснить, почему тогда они не встали на сторону ГКЧП, во всяком случае не легли костьми при защите СССР, а то и вовсе считались вполне лояльны Ельцину, а сейчас, когда эти самые «путчисты» по сути задним числом победили и взяли власть, прежние «демократы» яростно славят царя и отечество.

Но даже в глазах самых честных и близких мне по образу мыслей людей я последние годы вижу порой отблеск растерянного разочарования. Из серии «за что боролись» и типа «а не лучше ли было оставить всё как было и пытаться потихоньку донастроить и усовершенствовать существовавшее, не пытаясь так принципиально всё сломать и переделать».

Ну, не знаю… То есть, вру, относительно лично себя знаю точно. Я счастлив, что мои лучшие годы пришлись именно на это время. Вернее, не лучшие, если совсем серьезно, то, наверное, лучшими всё-таки были примерно с тринадцати до восемнадцати-двадцати, но это больше относится к чисто возрастному и биологическому состоянию. А девяностые и нулевые были, несомненно, самыми интересными и насыщенными. Прекрасно понимаю, что мне во многом просто повезло по множеству благоприятно совпавших параметров. Но абсолютной всеобщей справедливости и не существует. И если бы не сумма обстоятельств, олицетворенных Горбачевым с Ельциным, моя жизнь оказалась бы неизмеримо более тусклой и унылой. Я не сделал бы и малейшей доли того, что получилось, не почувствовал бы, не узнал бы, не увидел и не понял. И дело отнюдь не в материальных вопросах, хотя, конечно, и в них тоже, зачем лицемерить, но не они главное.

И потому я безмерно благодарен тому августу девяносто первого, когда в какой-то момент окончательно решил для себя, что вне зависимости от исхода противостояния, больше не буду сам, и дети мои не будут жить в этом болоте из дерьма. Ну, а то, что в общем смысле результаты оказались совсем не то, о которых мечталось, это уже, как говорится, совсем другая история.

Я сейчас не пытаюсь ничего анализировать и делать какие-то глубокомысленные выводы. Просто делюсь впечатлениями и эмоциями. Поэтому мне хочется завершить не каким-то мудрым высказыванием, а мимолётным воспоминанием, все лишь отражающим определенное настроение.

Когда начинают нести всякую пургу и, в частности, говорят, что были люди, способные усовершенствовать СССР без всяких потрясений, в частности, например, Алексей Николаевич Косыгин, и вот если бы ему не вставляли палки в колеса… В памяти всплывет такая история.

В шестьдесят третьем сложились несколько факторов, достаточно разнородных, но общей направленности, в результате чего возник огромный дефицит продуктов питания. Как раз тогда мы впервые столь массово начали закупки зерна за границей, но всё равно народ явно ощутил в желудках некоторый дискомфорт. И руководство страны отреагировало на создавшуюся ситуацию самым естественным для себя образом. Стали решать, как бы ещё ограничить распространение клеветы через западные «голоса» среди советского народа.

«Голоса» к тому времени злопыхательствовали уже давно, и борьба с ними велась тоже не первый года, в основном при помощи «глушилок». Но у этой системы было множество и технических, и экономических недостатков, которые мы сейчас не станем перечислять, достаточно констатировать, что проблема в целом кардинально решена не была. К тому же лишь за год до этого расслабившийся Хрущев отменил обязательную регистрацию радиоприемников в органах внутренних дел, и теперь любой человек мог совершенно спокойно без всяких бюрократических препон купить приемник, большинство из которых имели коротковолновой диапазон, на котором как раз и вещали подлые враги. И вот в политбюро решили разом принципиально прекратить это безобразие. Предложили полностью прекратить выпуск аппаратов с короткими волнами.

Но тут крайне осторожно стали ныть некоторые представители Минторга. Мол, без коротких волн приемники плохо раскупаются, а план как-то выполнять нужно, тут доход, конечно, не самый гигантский, не водка, но тоже на самом деле не малый… И вот именно великий прогрессист Косыгин тогда сказал, как отрезал: «Чепуха, других не будет, купят и без коротких».

Он был тогда, по-моему, первым зампредом в правительстве, которое надолго возглавил через год. К счастью, приемники с короткими волнами тогда так и не запретили по ряду чисто практических причин, пошли другим путем. Но сам способ решения проблем стал для меня своеобразным символом всех вместе идей «постепенной и эволюционной модернизации социализма».

Мой младший сын, крайне вежливый мальчик, никогда напрямую не отказывается от какой-то еды, которая ему не нравится. Даже выражением лица виду не подаёт. Лишь очень интеллигентно говорит: «Спасибо большое, я не голоден». Но это значит, что никакими силами его нельзя заставить есть предложенную дрянь.

Потому без малейшего желания хоть кого-то обидеть. Спасибо большое, я не голоден.

В моей первый раз опубликованной лет тридцать назад, а написанной ещё лет на десять раньше повестушке «Большая перестрелка» все люди общались между собой при помощи смартфонов в форме браслетов с наручными часами. И дело не в том, что я очень подробно предсказал какое-то техническое изобретение будущего. Как, например, часто бывало, особенно в восемнадцатом и девятнадцатом веке относительно, скажем, подводных лодок, телеграфа или самолета.

Там гораздо важнее и интереснее другое. Такой персональный компактный коммуникатор становится не просто очередным удобным приспособлением для связи или ещё каких бытовых надобностей, но именно основой социального существования. То есть, по сути достаточно детально была изображена нынешняя система общения, но которой строился не только сюжет, но и весь смысл происходящего.

Но в этой повести есть ещё один любопытный момент. На планете, где происходит действие, все люди ходят в масках. Относительно исторических причин возникновения такой традиции существует множество версий. Многие из них довольно интересны и даже убедительны, но суть не в них, а в том, что маска стала абсолютно естественным и необходимым атрибутом, типа хоть какого угодно вида, но штанов или чего-то им подобного. И одновременно приобрела ещё некоторое количество функций, вплоть до обозначения определенных эмоций или передачи какой-то информации, ну, вроде своеобразного «языка масок».

Нет, я, естественно, не к тому, чтобы выставить себя какой-то кассандрой, предсказаниями не занимаюсь и пророчеств терпеть не могу. Исключительно некоторые вычисления и расчёты, приводящие к определенным результатам. Скромная попытка поделиться плодами трудов на крохотном деревенском огороде.

Ну, вот, к примеру. Пока ещё рано. Как совместно изложили два неглупых человека: «Это не конец. Это даже не начало конца. Но это, возможно, конец начала». Но скорее всего и не в таком уж отдаленном будущем, хотя и не завтра, запасов и без того пока достаточно, однако наступит ситуация, когда придется распечатать госрезервы. А там есть немало чего полезного. Бывал. Знаю.

Хотя, может, и пожадничают. Но, подозреваю, побоятся жадничать. Впрочем, от них всего можно ожидать.

Удивительно смешные сюжетные рифмы иногда преподносит жизнь. Я, по-моему, уже как-то об этой истории упоминал, но ссылку уже не найду, потому, простите старика-склеротика, в нескольких стройках позволю себе напомнить

В конце семидесятых, когда работал в «Московском комсомольце», у меня был совершенно свободный график посещения, с меня требовалось только определенное количество текста в месяц, а где я пишу и когда собираю материал, никого не трогало. Единственный был ограничительный момент. Раз в неделю я дежурил по отделу, а он назывался «городской» и являлся по сути основным в газете, и должен был в одиннадцать утра присутствовать на общередакционной планерке, где обсуждался план сегодняшнего номера и вообще координировались всё текущие проблемы.

Я в принципе мог иногда прийти на работу и в девять, если нужно, то и раньше, не помню уже во сколько открывалось само помещение, но вообще-то у меня с этим тогда больших сложностей не было, я спокойно без малейшего, как тогда казалось, ущерба для здоровья мог совсем не спать несколько суток и прекрасно себя чувствовал. Но именно с еженедельным дежурством происходило просто что-то магическое. Я в этот конкретный день никогда не мог прийти вовремя. Опаздывал минимум минут на двадцать, а чаще и вовсе, являлся, когда уже все разошлись. Иногда на то были объективные причины. Там, машина не завелась на морозе, колесо проколол или ещё что подобное, но чаще, конечно, элементарное разгильдяйство, по поводу которого приходилось придумывать что-то типа классического «будильник сломался» и со скромной безнадежностью тупить взгляд.

Руководство относил к этому, естественно, без особого восторга, но довольно спокойно, во-первых, с какого-то времени просто привыкли, а, во-вторых и главных, убедились, что на эффективность и моей личной и всего отдела работы это не сильно отрицательно влияет, план я перевыполнял минимум в два раза и пахал, действительно, как честная лошадь.

Но работал там тогда заместителем главного редактора такой Зураб Налбандян. Очень представительный армянский мужчина, статный и солидный, я не знаю и сейчас, когда попытался уточнить, тот ли это Зураб, который племянник самого Булата Окуджавы и впоследствии собкор «МК» в Лондоне или просто полный тезка, но во всяком случае ничего плохого о нем сказать не хочу и не могу. Да и знал я его очень плохо, мы по работе мало соприкасались, лишь изредка, когда он вел номер и был практически выпускающим редактором, да и то я старался как-то избегать прямых контактов, что мне чаще всего вполне успешно удавалось.

Но он почему-то меня изначально люто возненавидел. Причины я никогда не понимал, но, признаться, она меня не очень и волновала, как-то в то время у меня было достаточно интересных занятий и без этого. А вот он просто видеть меня спокойно не мог. И каждый раз, когда я или пропускал дежурство, или опаздывал на планерку, закатывал почти истерику буквально с воплями и разбрызгиванием слюны. И однажды, окончательно рассвирепев, Зураб заявил, что, если подобное повторится, то он костьми ляжет, но меня уволят с «волчьим билетом» и я в Москве больше себе журналистской работы не найду. Не могу сказать, что я сильно испугался, но всё-таки на всякий случай дал себе установку хотя бы в следующий раз в виде исключения прийти на дежурство вовремя.

И вот наступает этот «следующий раз». Я опаздываю минут на сорок. Прихожу на планерку под самый её конец. Извините, говорю, форс-мажор, не мог проехать по Садовому кольцу, там пробка, горит американское посольство. Зураб просто зашелся. Клянусь, к него просто пена на губах выступила: «Этот Васильев совсем обнаглел и сошел с ума! Проколотые шины и сломанные будильники у него уже закончились, так он решил нас вовсе полными идиотами выставить, послушайте, что придумал! Всё, я звоню в горком партии и лично иду туда с докладной запиской, больше такого издевательства терпеть не могу!»

И тут меланхоличный Лева Гущин, о котором можно что угодно говорить, но к его нервам никогда ни у кого претензий не было, дотягивается до стоящего неподалеку на тумбочке портативного телевизора и включает. А там, прямо как в плохом кино, именно в этот момент идут московские новости, и диктор говорит: «Пожару в здании американского посольства присвоена третья степень сложности и задействовано двадцать пять единиц техники».

Надо было видеть Зураба. Он медленно сел и мне стало его безумно жалко. Такое выражение лица я в своей жизни наблюдал очень редко, если вообще когда-нибудь. Все тихо поднялись и разошлись. Как после похорон. Последствий история не имела. Во всяком случае я не помню. Зураб довольно вскоре после этого перешел на какую-то другую работу, и я о нем ничего не слышал. Повлияло ли это на мою трудовую дисциплину тоже сказать не могу. Вряд ли. Но скандалы точно закончились.

И вот прошло почти сорок лет. Мой сын второй год никак не может сдать курсовую по какой-то теме, название которой я не понимаю, не знаю и знать не хочу, но там что-то связанное с установкой программы на компьютер с одновременным присоединением видеокамеры и ещё тысячи каких-то прибамбасов. Длится это уже, кажется, вечность, то обеспечение не работает, то какой-то железки не хватает, то сбой, то глюки, то вирусы, то у ребенка грипп, то у преподавателя понос.

Наконец, всё как-то начало срастаться, всё подключил, всё настроил, новый самый современный ноутбук купили, камера профессиональная, не должно быть никаких проблем. Подключили, а оно опять не пашет. Позвали одного из самых крупных «колдунов» по таким делам, он самоуверенно явился, тыр, пыр, а и у него не идет. Но мужик завелся и после нескольких часов магии поставил предположительный диагноз. Сказал, что, возможно, дело в том, что тут нужен специальный переходник. Однако он очень редкий и если его и есть шанс где-то достать, то только на Митинском радиорынке.

Был уже шестой час. Но сын поехал Его не было до девяти, однако вернулся с переходником. Подключил. И квартира услышала жуткий восторженный визг. Заработало. Однако жена, хорошо знающая уже ненадежность подобного счастья, велела сыну заснять весь процесс монтажа, подключения и функционирования системы на видео, чтобы, если завтра в институте что-то пойдет не так, были бы хоть какие-то доказательства. Ребенок обычно скандалит против такого рода указаний и советов старших, но тут даже не пикнул и честно всё записал на второй планшет. Сидел до трех ночи. Казалось, больше быть подготовленным к курсовой нельзя.

А сегодня в первой половине дня жена пошла к маникюрше. И перед выходом говорит, ты проследи, чтобы ребенок в два вышел из дома, ему в институт к трем. Я сижу, что-то пишу и поглядываю на часы. Без пяти два заходит сын, но, вижу, ещё без штанов. Однако не начинаю сразу скандалить, а жду, что скажет. Он начинает: «Понимаешь, папуля, я хотел сегодня сдать, наконец, курсовую». Отвечаю: «Очень за тебя рад и советую побыстрее по этому поводу одеться». Но он продолжает: «Нет, тут ключевое слово "хотел", мне только что написали в мессенджер несколько ребят, что МГТУ заминировано и никого в здание не пускают».

И вот я в чистом виде взбеленился как тогда Налбандян. «Вы совсем уже все озверели! Готовы что угодно придумать, только бы курсовую не сдавать, ну, я вам устрою сладкую жизнь!»

Однако времена изменились и не пришлось даже включать телевизор. Сын ткнул пару раз в клавиатуру и у меня на мониторе появилось, что да, по всей Москве, в том числе и из его института, идет эвакуация по поводу подозрений в минировании.

Я даже не знаю, смеяться от такой шутки судьбы или плакать. Впрочем, что значит «не знаю». Я же смеялся, так что, выходит, вполне знаю.

Я жутко извиняюсь, но если США выдержат человека в таком галстуке, то этой стране не страшна уже никакая ядерная война.

P.S. Сам галстуки не ношу, потому здесь абсолютно беспристрастен и объективен.

Можно сколько угодно говорить себе, что у этого соседа с перфоратором тоже есть свои вполне обоснованные желания и потребности. К тому же он ведет себя предельно корректно и работает исключительно не только в рамках неких абстрактных общепринятых правил, но и согласно конкретному Положению, единогласно принятому на общем собрании ТСЖ и вывешенному в холле на самом видном месте.

Более того, ещё и смягчает основные пункты этого Положения, то есть включает перфоратор не в десять утра, как разрешено, а немного позже, иногда и вовсе около одиннадцати, выключает тоже несколько раньше оговоренных шести и безукоризненно придерживается двухчасового перерыва на «послеобеденный сон грудных детей», как того потребовали мамаши младенцев.

И вообще, ты же сам делал ремонт. И у тебя строители больше двух месяцев гремели тут всеми возможными инструментами, сверлили, штробили, разносили перегородки, забивали всё и всюду. И вполне возможно, хотя и жутко не хочется, но придется ещё когда-то пройти через это, начнет совсем уж разваливаться – никуда не денешься.

Так что, по всему получается, что нет никаких особых причин для даже малейшего раздражения, не говоря уже об озлоблении и о чем похуже. И крайне убедительно объясняешь себе, и себя же убеждаешь, и не находишь никаких хоть сколько-то значимых аргументов против. Мучительное интеллектуальное, нравственное и эмоциональное бессилие.

Но всё равно ничего не можешь с собой поделать. Вот так себя поуговариваешь и поуспокаиваешь, а через несколько часов работы перфоратора начинаешь медленно и абсолютно неизбежно и безвариантное мечтать об одном единственном. Самому взять молоток и подкараулить этого гада на лестничной клетке. И не угрожать, не скандалить, не калечить.

А убить к чертовой матери. Только убить, больше ничего не нужно.